 |  |
Авторизация
| Главная / Статьи / Archive issues / Развитие личности №3 / 2005 / Образ человека в психологии России XX века |
История идей
Стр. «121—136»
Образ человека в психологии России XX века
Психология и проблема человека
Всякая наука обретает конечный смысл лишь в соотнесении с проблемами человека. К психологии это относится в наибольшей степени, ибо она, по определению, претендует на познание столь значимого в человеке, как его душа, психика. Исследования, гипотезы, выводы психологии необходимо связаны, подразумевают определенное понимание сущности человека. Причем они не только отражают, иллюстрируют это понимание, но и активно видоизменяют, строят и перестраивают его. Любой отрезок, эпоха в психологии – будь то увлечение психоанализом, появление бихевиоризма или советская психология – это, в конечном итоге, предлагаемые миру способы решения, восприятия проблемы человека, проблемы нравственности, общего назначения и смысла человеческой жизни.
Впрочем, связь психологии и общих («проклятых ») вопросов человеческого бытия остается пока отнюдь не очевидной для многих, если не большинства психологов, предпочитающих знать, думать лишь о своей узкой предметной области, рассматривая ее как замкнутое в себе движение, связанное, в лучшем случае, с логикой ближайших, смежных областей.
Отступим пока и мы от категорического утверждения и представим сказанное в виде следующей гипотезы, требующей доказательства и подтверждения: общие проблемы человека, прежде всего вопросы его назначения, сущности, нравственности, являются центральными, стержневыми для понимания истории и логики развития той или иной психологической системы или эпохи. Испытаем теперь эту гипотезу применительно к отечественной научной психологии, кратко и конспективно рассмотрев под данным углом зрения основные ее этапы.
I. Потеря души
Рождение научной психологии
Начнем с русской дореволюционной психологии. Официальная дата рождения научной психологии относительно близка к нам по времени – это 1879 год, место рождения – немецкий город Лейпциг, лаборатория Вильгельма Вундта. Как принято было в цивилизованном мире, место наибольшего развития той или иной науки сразу привлекло ученых из других стран, приезжавших сюда учиться, работать, спорить, размышлять. Лаборатория В. Вундта стала в те годы такой точкой притяжения, и естественно, что она была полна учеников, стажеров, визитеров из разных стран. Далеко не последнее место среди них занимали русские посетители. Достаточно назвать громкие для русской науки имена В.М. Бехтерева, В.Ф. Чижа, Н.Н. Ланге, Г.И. Челпанова и др.
В.М. Бехтерев стал основателем первой в России лаборатории экспериментальной психологии, открытой всего шесть лет спустя после вундтовской, в 1885 году, в городе Казани. Вскоре стали открывать экспериментально- психологические лаборатории и другие ученики и стажеры В. Вундта: Н.Н. Ланге в Одессе, В.Ф. Чиж в Дерпте. Центральным, вершинным для всей дореволюционной психологии в России стало открытие в 1912 году в Москве (официальное торжественное открытие в апреле 1914 года) при Императорском Московском университете Психологического института имени Л.Г. Щукиной, построенного на благотворительные пожертвования известного купца С.И. Щукина (единственным условием пожертвователя было называние Института именем своей рано умершей жены – Лидии Григорьевны Щукиной). Основателем и первым директором Института стал профессор Московского университета Г.И. Челпанов. По общему признанию Институт был по тем временам самым большим и наилучшим образом оборудованным в мире. Это было вообще первое в мире здание, построенное специально, по особому проекту для психологического учреждения * .
В мою задачу не входит описание дореволюционной русской психологии, ее особенностей и достижений. Скажу лишь, что ее развитие шло в русле мировой психологической науки и занимало здесь достаточно передовые и почетные рубежи. Например, выпускаемый в 1907–1912 гг. В.М. Бехтеревым журнал «Объективная психология» сразу переводился на немецкий, французский, английский языки и по общему признанию сыграл важную роль в истории психологии, в частности в формировании такого течения, как бихевиоризм.
От философии к естественным наукам
Другой вопрос – как соотносилась русская дореволюционная психология с проблемой человека? Этот вопрос в контексте нашей темы требует специального рассмотрения, поскольку без этого нельзя в полноте понять и смысл последующего советского периода.
Русская психология, как и вся тогдашняя мировая психология, строилась, исходя из естественнонаучных оснований и постулатов. Многие русские ученики и последователи В. Вундта были невропатологами, физиологами, психиатрами ** и психология рассматривалась ими как область, на которую следует полностью распространить «естественнонаучный метод». Собственно, само рождение «научной психологии» обязано этому подходу. Ведь психология как знание, слово о душе – область древняя, тысячелетняя – часть философии, этики, теологии. Психология же как наука была вырвана из ослабевших «рук» философии и теологии укрепившимся в XIX веке материалистическим, естественнонау чным мировоззрением.
Физиологическая психология
На всю Россию прогремели работы И.М. Сеченова и, прежде всего, скандальная по тем временам брошюра «Рефлексы головного мозга», где мышление сводилось к физиологическим и рефлекторным процессам *** . Позже И.М. Сеченов опубликовал статью, в заголовке которой прямо стоял вопрос «Кому и как разрабатывать психологию?». Ответ И.М. Сеченова был совершенно однозначным – разрабатывать только физиологу, естествоиспытателю, и только объективными методами. Поэтому и психологические лаборатории того времени по своему оборудованию и виду часто не многим отличались от физиологических (кимографы, хроноскопы и т.п.). Впрочем, повторим еще раз, это не было спецификой русской психологии, но общим направлением того времени, ее духом – недаром Первый Всемирный конгресс психологов (созванный, кстати, по инициативе русского ученого Ю.А. Охоровича) был назван Конгрессом по физиологической психологии (Париж, 1889). Эпитет «физиологическая» весьма точно отражал суть тогдашней психологии.
«Снижение вертикали бытия человека»
Рождение психологии было связано с тем достаточно длительным процессом, который можно было бы условно обозначить как «снижение вертикали бытия человека». Человечество теряло ориентацию на предельную высоту христианских истин, совершался постепенный переход на важный, но более низкий уровень «водительства» – философию. Последняя долгое время определялась как «служанка теологии», что не было, как многие думают, столь обидным, речь шла ведь, в основном, лишь о реальных приоритетах, соотношениях уровней, определении выше- и нижележащего. Философия, отделившись от своей «госпожи», стала самостоятельной, но вскоре обнаружилось, что утратив столь могущественное и благодатное покровительство, она с необыкновенной быстротой скатывалась к нищенскому состоянию и новой зависимости – на этот раз от воззрений, достижений и хода развития естественных наук. На сцену вышел позитивизм, прагматизм, т.е. философия без философии, ставящая в основание рассуждения результат позитивного научного исследования. Философия, гордо ушедшая от теологии, стала служанкой факта. Этот поворот ясно выразил Л. Пастер, который писал: «Дело совершенно не в религии, не в философии, не в какой-либо иной системе. Малосущественны априорные убеждения и воззрения. Все сводится только к фактам».
Между материализмом и идеализмом
Такой взгляд, по сути, и был унаследован русской психологией. Это не значит, что не было других взглядов, ведь одновременно шло развитие и иной философии, связанной в России с именами B.C. Соловьева, Е.Н. Трубецкого, Н.А. Бердяева, С.Н. Булгакова, С.Л. Франка и многих других. Однако психология в качестве общих ориентиров избрала именно позитивизм, то есть резкое снижение «вертикали бытия» **** , и устремилась в основном по этому пути. Причем поначалу ни идеалистическая философия, ни даже религия не отрицались вовсе, но как бы отдалялись, рассматривались как то, что не должно приниматься ученым во внимание. Г.И. Челпанов писал в 1888 году: «Хотя психология, как обыкновенно принято определять ее, и есть наука о душе, но мы можем приняться за изучение ее «без души», т.е. без метафизических предположений о сущности, непротяженности ее, и можем в этом держаться примера исследователей в области физики». При этом Г.И. Челпанов не отрицал существования души или трансцендентность человеческого бытия, но разводил это со своими научными занятиями психологией. Существовал еще как бы некий зыбкий, истекающий по времени договор, компромисс между двумя линиями познания; общество и люди не выбрали окончательно, в качестве единственной ту или иную сторону, поэтому философский идеализм или личная вера в Бога могли вполне соседствовать, уживаться с сугубым материализмом в рамках научного мышления. Линия, граница идеализма и материализма была еще очерчена не так жестко – физиологизм касался, по-преимуществу, нижних слоев психики (изучение ощущений, восприятия), тогда как высшие слои – мотивы, эмоции, личность – оставались во многом во власти философского, чаще идеалистического, подхода.
Интересны в этом плане сами фигуры первых психологов, например, В. Вундта с его физиологизмом в исследовании элементарных процессов и идеализмом в сочинениях по истории народов и философии. Или – если брать отечественную историю – Г.И. Челпанова. С одной стороны, Г.И. Челпанов – автор «Введения в философию», по которому тогдашние российские гимназисты и студенты знакомились с гносеологией, космологией, формами доказательства бытия Бога, а с другой стороны, он – автор «Введения в экспериментальную психологию», где подробно описаны виды тахистоскопов, кимографов, плетизмографов, ящиков сопротивлений, даны способы вычисления средних величин, квадратичных ошибок и т.п. Если бы не одно и то же имя на обложке, то нельзя было просто поверить, что эти сочинения написаны одним и тем же человеком.
Отход от Бога
Однако время компромисса истекало, и ученый люд все более определенно и открыто становился на сторону материализма. Вот характерное свидетельство известного швейцарского ученого А. Фореля, взятое из его речи на Съезде естествоиспытателей в Вене (1894): «В прежнее время начало и конец большинства научных трудов посвящали Богу. В настоящее время почти всякий ученый стыдится даже произнести слово «Бог». Он старательно избегает всего, что имеет какое- либо отношение к вопросу о Боге, нередко даже в том случае, когда в частной жизни он является приверженцем того или иного ортодоксального исповедания... Гордая своими успехами наука на место Бога поставила себе материалистические кумиры (материя, сила, атом, закон природы), часто не более стойкие, чем осмеиваемые ею религиозные догмы, и начала преклоняться перед ними».
Человек становится объектом
Факты эти известны, однако в истории психологии им не придается того значения, которое они заслуживают. Между тем значение это трудно переоценить. Кончался XIX век, кончался как эпоха и ментальность. Человек терял свой ореол «образа и подобия Божьего» и становился просто объектом, наряду со всяким иным, который следовало изучать без трепета и благоговения. Началась эра развенчания человека, в которой психология занимала не последние ряды. В мировоззрении все более утверждалась линия материализма. Она побеждала не только в баталиях на университетских кафедрах, в научных лабораториях и на страницах ученых книг (там она как раз могла терпеть и поражения), но и как опорная идеология, как восприятие, мода, побуждение к действию у все большего количества людей.
Уже упоминалось, например, о повсеместном распространении и скандале в России с книгой И.М. Сеченова «Рефлексы головного мозга», где давалось материалистическое обоснование сложным психическим процессам. Еще более характерным для понимания духа того времени был похожий (но уже общеевропейского, даже мирового масштаба) скандал, который разразился в связи с книгой немецкого естествоиспытателя Э. Геккеля «Мировые загадки», вышедшей в 1899 году, где с позиций сугубого материализма давались объяснения не только тайнам природы, но и таинствам религии. Книга к 1907 году разошлась совершенно невиданным по тем временам тиражом – более миллиона экземпляров во всех основных странах Европы и Америки. И хотя у Э. Геккеля появились яростные оппоненты (были даже покушение на его жизнь, вызовы на дуэль за оскорбление святынь и т.п.), большинство приняло книгу с восторгом, как проявление свободной мысли о человеке, как наступление науки на отвлеченную философию и идеализм.
«Бог мертв»
Отметим, ввиду важности, еще раз, что ситуация вокруг книг Э. Геккеля и И.М. Сеченова отражала не просто научные споры и полемику ученых. Она отражала перелом в сознании образованных людей ***** . Как Ж.-Ж. Руссо предуготовили воздух, слова, образы мыслей для Французской революции 1789 года, так мыслители, публицисты, ученые (добавим – и психологи) готовили приход XX века не как очередной календарной даты, а как новой ментальности. И когда Ф. Ницше провозгласил, что «Бог мертв», это была уже не просто броская, эпатирующая фраза, а констатация того факта, что для человека, вступающего в новый век, Бог стал мертвым словом, ибо этот человек уже не воспринимал себя как Его образ и подобие, но желал светиться собственным светом, из себя лишь исходящим; словом, подготовка к XX веку – веку испытания и наглядной демонстрации того, на что способны люди и что творится с человеком и человечеством вне и без Бога, – завершилась.
ХХ век наступил – ничто не свято…
И XX век наступил – не по календарю, а в 1914 году, в августе, когда началась Первая мировая война. В нее вступали страны и народы, не ведая, что настает невиданное доселе время. Поворот свершился окончательно где-то в 1916 году. Тогда немецкое командование впервые в истории использовало отравляющий газ, переменив, нарушив, разорвав прошлые представления о допустимых способах ведения войны и, по свидетельству очевидца, все почувствовали, что последняя грань перейдена и теперь все дозволено и ничего не свято. XX век вступил в свои владения – Октябрьская революция, германский фашизм, сталинский террор стали неизбежны и ждали своей череды.
II. Революция и психология
Революция 1917 года – итог движения по пути соблазна
Октябрьская революция 1917 года в России была одновременно и катастрофой, переломом в развитии страны ****** и событием закономерным, прямо вытекающим из предшествующей логики, в частности, логики нового мировоззрения и мировосприятия, утвердившихся на рубеже эпох. Это был как бы первый акт богоборческой трагедии, пролог которой в России может быть отнесен еще к середине XIX века, когда в образованных кругах начался постепенный переход на материалистические позиции, увлечение социализмом, непомерное упование на науку и т.п. Ф.М. Достоевский, с болью и тревогой следивший за началом этого развития, использовал сравнение с первым искушением Христа в пустыне, когда к Нему после сорокадневного поста подступил дьявол с предложением превратить камни вокруг в хлеба; Христос отверг этот искус, сказав, что не хлебом единым будет жив человек, но всяким словом, исходящим из уст Божьих. Ф.М. Достоевский писал, что Россия стоит перед этим роковым выбором и предпочитает вместе с Западом поддаться искушению, которое с неизбежностью приведет к катастрофе. Революция семнадцатого года в этом плане – некий итог, резюме предшествующего, в основном теоретического движения по пути соблазна. С этого рубежа начинается его практическая реализация, которая и составляет суть и урок XX века.
Материализм стал знаменем науки
Революция принесла в Россию неисчислимые беды – разруху, голод, гражданскую войну, массовую эмиграцию. Из страны уезжали, убегали сотни тысяч людей, виднейшие представители интеллигенции – писатели, поэты, художники, артисты, композиторы. Но надо сказать (на это мало кто обращает внимание), что эмиграция ученых, в особенности естественно-ориентированных, не была опустошительной. Более того, основные силы оставались в стране и, несмотря на жуткие условия, были готовы к работе *******. Одной из причин (причем немаловажной, а возможно, и основной) было то, что большинство ученых имели сугубо позитивистские устремления. Материализм (по крайней мере, в их профессии) был их знаменем, и вера в то, что «превращение камней в хлеба» принесет главную пользу человечеству, оставалась ведущей.
Взлет науки в 1920-е годы
Так или иначе в первые 15–20 лет советской власти обнаружился необъяснимый, казалось бы, феномен – несмотря на разруху послереволюционного времени, наука в России стала не только возрождаться, но пережила невиданный взлет в целом ряде важных отраслей. К тридцатым годам советские ученые были признанными авторитетами в биологии (особенно в генетике), физике, математике, востоковедении, языкознании. Невиданный всплеск происходил и в психологии ******** . Приведу лишь некоторые данные. Только в 1929 году в стране вышло около 600 названий книг по психологии. Это было третье место в мире после англоязычной и немецкоязычной психологической литературы. На русский язык переводились также все сколь-нибудь значительные сочинения иностранных авторов по психологии, многие советские психологи были связаны с зарубежными коллегами деловыми и дружескими узами, участвовали в совместных исследованиях. Необыкновенно оживленной была и научная журнальная жизнь, выпускались десятки периодических изданий ********* . Активно действовали различные психологические ассоциации и общества, существовали сильные школы тестологии, психологии труда и психотехническая школа (несколько институтов труда, масса лабораторий), развитое психоаналитическое движение, блестящие работы по дефектологии, судебной психологии, зоопсихологии и др.
«Человека забыли»
Теперь вопрос, через призму которого мы смотрим сейчас на психологию, – вопрос о человеке, его присутствии, его понимании в психологических изысканиях ученых. Если отвечать обобщенно, то это была все та же психология, где человек предстоял как некий объект, замкнутый сам в себе. Изучение этого объекта стало куда более разносторонним, разветвленным, открывало все новые механизмы, законы и условия функционирования, но целое, единое назначение и тайна все более терялись, уходили из внимания. Великий психолог того времени Л.С. Выготский характеризовал положение современной ему психологии двумя словами (цитата одного из персонажей Чехова): «Человека забыли».
«Психология без души»
И вновь отметим – это не было тогда одним лишь прямым следствием революции, засилья коммунизма, а совпадало с логикой развития всей психологической науки, пошедшей по пути естественнонаучных образцов и отвержения серьезных философских, тем более духовных, религиозных оснований человеческой целостности. Как писал в 1920 году П.П. Блонский: «Мы должны создать психологию без души, мы должны создать ее без «явлений» или «способностей» души и без «сознания». Это высказывание может быть воспринято как одиозное, шокирующее, однако то же самое по сути, только менее воинственно по тону говорил еще в 1888 году основатель отечественной психологии Г.И. Челпанов. Эти слова, призывающие приняться за изучение психологии «без души», я уже приводил выше.
Та же линия, по сути, развертывалась и в западном мире. Анализируя путь научной психологии, Британская энциклопедия писала в 1963 году: «Бедная, бедная психология, сперва она утратила душу, затем психику, затем сознание и теперь испытывает тревогу по поводу поведения». В описываемые нами годы (двадцатые – начало тридцатых) психология успела утратить душу, во многом психику как единое целостное образование и существенные аспекты человеческого сознания.
Нельзя, конечно, сказать, что не было вовсе попыток повернуться к человеку в психологии. Так, Л.С. Выготский в последние годы жизни предлагал строить «вершинную» или акмеистическую психологию, говорил о том, что человеком движут не «глубины », а «вершины», ценности, идеалы, и планировал изучение под этим углом сознания, эмоций, личности, их нормального и отклоняющегося развития. Возможно, что он и его ученики смогли бы осуществить эту линию, эту, на мой взгляд, первую в советской психологии попытку привнести бытийные, собственно человеческие проблемы в психологию, если бы не пришел срок перелома всей советской психологии, срок нового акта материалистической трагедии страны.
III. «Разгром и уничтожение»
Политические дискуссии в психологии
Послереволюционный подъем науки проходил отнюдь не на безоблачном фоне. Уже с самого начала двадцатых годов в стране стали нарастать диспуты, дискуссии, обсуждения, посвященные тому, какой должна быть марксистская психология. Это не была просто научная полемика или борьба школ. Дискуссии приобретали все более выраженную политическую окраску с соответствующими штампами и ярлыками. В дело вступили «психологи с партийными билетами», – как правило, ничтожества в науке, но обладавшие ощущением своей большевистской непогрешимости.
Разгром и уничтожение – ключевые слова эпохи
Приведу фрагмент резолюции, принятой партийной конференцией Государственного института психологии, педологии и психотехники (сокращенно ГИППП) ********** в 1931 году: «Стоит задача разгрома и уничтожения остатков буржуазных теорий, являющихся прямым отражением сопротивления контрреволюционных элементов страны социалистическому строительству и служащих протаскиванию чуждых идей под видом якобы диалектико-материалистических». Я выделил в резолюции слова – «разгром », «уничтожение», «контрреволюционные элементы », «протаскивание чуждых идей»... Все это из разряда ключевых слов эпохи, появление и употребление которых в то время было грозным симптомом. Вообще история этих и других окрашенных политикой дискуссий, во множестве разлившихся тогда по стране, – лишнее и на этот раз печальное доказательство того, что вначале было слово, что со слов все начинается, словами формируется, а вслед за ними приходит действительное, не бумажное, не словесное дело разгрома и уничтожения.
Постановление о разгроме и уничтожении психологии
Наконец грянула гроза. Случилось это летом, в на- чале июля 1936 года, когда в газете «Правда» было напечатано Постановление ЦК ВКП(б) «О педологических извращениях в системе Наркомпросов».
Название документа, как обычно, само по себе мало о чем говорит. Тоталитарные режимы любят туманные названия и особый язык. Если перевести на язык более внятный, то постановление следовало бы назвать так – О разгроме и уничтожении (вот они – ставшие реальностью слова партийной резолюции) психологи- ческой науки и практики в Советском Союзе.
Предлогом, непосредственным объектом критики в постановлении была педология, прежде всего – использование тестов в школьной практике. В тогдашней системе Наркомпросов (Народных комиссариатов просвещения) применялись тестовые исследования, по результатам которых должна была строиться та или иная тактика обучения, а также отбор детей во вспомогательные школы. Все это объявлялось в постановлении «вредными лженаучными взглядами», «сомнительными экспериментами», желанием «найти максимум отрицательных влияний и патологических извращений самого школьника, его семьи, родных, предков, общественной среды и тем самым найти повод для удаления школьника из нормального школьного коллектива». Исходя из этого предписывалось вообще «упразднить преподавание педологии как особой науки в педагогических институтах и техникумах», «ликвидировать звено педологов в школах и изъять педологические учебники», «раскритиковать в печати все вышедшие до сих пор теоретические книги педологов» и т.п.
Постановление направлялось, однако, отнюдь не только на педологию (то есть, говоря современным языком, на педагогическую и детскую психологию). Это была не пуля, а бомба, разрыв которой поражал все психологическое поле страны. Были закрыты Институты труда, психотехнические лаборатории (там ведь тоже применялись тесты), разогнаны различные психологические общества (уже вне зависимости от того – были там тесты или нет), ликвидировались психологические журналы и периодические издания, рассыпались типографские наборы книг, подготовленных к печати, изымались из библиотек и уничтожались книги, имеющие отношение к педологии, тестологии, психологии и ко всему, что так или иначе могло о них напомнить *********** , стали в изобилии появляться разгромные статьи и брошюры против психологов. Через короткое время (у дверей стоял страшный для страны 1937 год) начались выборочные аресты, высылки, расстрелы.
Суть сталинизма и коммунизма
Позволю себе сделать небольшое личное отступление, имеющее, однако, прямое отношение к обсуждаемой, сквозной для нас теме человека в советской психологии.
Суть сталинизма и коммунизма я начал пытаться постигать молодым человеком вместе со своим поколением в 1960-е годы. Нужной информации было крайне мало, приходилось собирать ее часто по крупицам. И то, что узнавал, приводило не только в ужас, но и в недоумение. Я поражался бессмысленности злодеяний. Зачем все это надо было делать? Уничтожать военных накануне неизбежной войны, крестьян, которые кормили Россию? Сталин к тридцатым годам был диктатором, и, тем не менее, он начал уничтожать своих верных соратников. Я долго не видел в этом никакой внутренней логики. Я не видел ту конкретную зада чу, для которой надо было все это делать, которая могла бы придать смысл калейдоскопу злодеяний.
Разрушение человека как свободного, суверенного существа
Лишь много позднее мне пришло в голову, что все обретает свой смысл и логику, если мы примем, что в качестве такой задачи выступало разрушение (или – знакомыми словами партийной резолюции – последовательный разгром и уничтожение) человека как свободного, суверенного существа. И тогда все выстраивается и становится на свои места. Кровавые кампании обретают свою страшную логику и смысл. Сначала уничтожаются сословия, различающие одних людей от других – дворянство, купечество, крестьянство, затем религия как духовное прибежище человека, затем все самодеятельные организации, союзы, общества. Наконец, и это неизбежно, дело должно было дойти до науки.
«Окончательное решение» проблемы человека
Какая же наука, согласно этой логике, должна была быть уничтожена первой? Конечно же, психология – как наука о различиях, субъективных особенностях, своеобразии, неповторимости человека. Так оно и случилось. Постановление ЦК ВКП (б) «О педологических извращениях в системе Наркомпросов» было первым в ряду дальнейших разгромов других наук. И не случайно, что острие его было направлено против тестов как объективных показателей человеческих различий и особенностей. Психология в СССР в этом плане есть пример, модель развития науки о человеке в тоталитарном коммунистическом государстве. Как писал один официальный историк советской психологии, «все существенные факты истории психологической науки в СССР следует рассматривать в свете борьбы Коммунистической партии». И, к сожалению, он совершенно прав. Вот почему, для того чтобы понять эти «существенные факты», необходимо выйти за их чисто внешнее описание и констатацию и проникнуть в суть «борьбы Коммунистической партии», которая есть не что иное, как определенное решение проблемы человека, а именно ее окончательное решение, когда она как проблема, вопрос, разночтение, вариант, тайна должна была просто перестать существовать ************ .
Другое дело (и, как ни печально, мы вынуждены это констатировать) – психология не была совсем невинной жертвой коммунистических властей. Она отражала позитивистский дух эпохи, который способствовал возникновению последовательного материализма, каковым и является коммунизм. Психологи – сначала в ученых занятиях и стенах лабораторий – как бы отодвигали на второй план, а затем и вовсе отрицали у человека право на бессмертную душу и духовную жизнь, право на целостность и тайну бытия. Затем – и необыкновенно быстро – на смену теоретикам пришли практики и без особых затей и оглядок стали орудовать с людьми и народами, как с бездушными объектами. Но сам приход злодеев не был, конечно, случайным, он был подготовлен, предуготован предыдущим развитием, в котором свою роль сыграла и психология. Примитивному и жестокому Смердякову из «Братьев Карамазовых» (Ф.М. Достоевский) предшествует тонкий и умный Иван Карамазов. Иван Карамазов говорит слово, а Смердяков по тому слову действует, Иван Карамазов рассуждает, а Смердяков убивает. И главным аргументом против ученых речей Карамазова являются не логические ухищрения и эрудиция возможных просвещенных оппонентов, а действия Смердякова. Беспощадность в примитивах, в примитивных воплощениях наших идей. И реальные коммунисты были одним из таких воплощений.
Психология ушла «под лед»
Что же осталось после учиненного Постановлением ЦК ВКП (б) разгрома от советской психологии двадцатых– начала тридцатых годов?
Очень и очень немногое. Кто спасся тем, что заранее переехал в провинцию, подальше от столичного внимания (харьковская группа А.Н. Леонтьева), кто тем, что публично каялся в своих «ошибках» и «заблуждениях » (Л.В. Занков), кто тем, что срочно перешел в другую профессию. В целом же, если теоретические (разумеется, строго марксистки ориентированные) и отдельные экспериментальные работы и направления еще оставались (А.Н. Леонтьев, С.Л. Рубинштейн и др.), то прикладная психология (ее реальное участие, распространение и применение в жизни) перестала существовать. Она ушла под крепнущий лед советской власти, чтобы вновь, неожиданно для многих вынырнуть в годы Второй мировой войны.
(Продолжение следует)
* Крупнейшие зарубежные психологи – В. Вундт, К. Штумф, О. Кюльпе, О. Зельц, Э. Титченер, Д.М. Кетелл и др. прислали свои поздравления и пожелания по случаю открытия. О. Кюльпе, например, не без доли зависти писал Г.И. Челпанову: «У нас в Германии нет ничего подобного, что можно было бы поставить рядом с ним (Институтом), хотя я очень доволен моим Мюнхенским Институтом, а Вундт, как он мне писал, хочет надстроить над своим теперешним Институтом еще один этаж».
** Первые экспериментальные психологические лаборатории появились в России именно при психиатрических и неврологических клиниках: уже упомянутые лаборатории В.М. Бехтерева в Казани, В.Ф. Чижа в Дерпте, а также С.С. Корсакова и А.А. Токарского в Москве, А.О. Ковалевского в Харькове, И.А. Сикорского в Киеве и др.
*** И.М. Сеченова официально собирались привлекать к суду за попрание религиозных устоев, за сведение Божественного дара к низменным процессам. В ответ И.М. Сеченов говорил, что если суд состоится, то он явится на него с лягушкой и продемонстрирует на ней прохождение нервного импульса и принцип рефлекса как основ психической деятельности. Брошюра И.М. Сеченова читалась и обсуждалась повсюду. По свидетельству очевидца, в России тогда не считался образованным человек, не прочитавший ее. Секрет внимания образованного общества был разумеется не в том, что все были столь увлечены физиологией. «Почему книга Сеченова о рефлексах головного мозга, – спрашивал Г.И. Челпанов в 1902 году (т.е. через сорок лет после публикации сеченовской работы), – в течение почти четверти века пользовалась особым вниманием нашей интеллигентной публики? Не потому, что это была книга физиологическая, а потому, что она решала философскую проблему». Комментируя эти слова, М.Г. Ярошевский справедливо обозначат данную проблему как проблему человека, поскольку для И.М. Сеченова именно объективная наука должна формировать таких людей, которые «не могут не делать добро», которые «в своих действиях руководятся только высокими нравственными мотивами, правдой, любовью к человеку, снисходительностью к его слабостям и остаются верными своим убеждениям, наперекор требованиям всех естественных инстинктов». Поэтому для И.М. Сеченова его наука не была самоцелью, ограниченной и конечной зада- чей, а средством, путем решения проблемы человека, причем, на его взгляд, абсолютно верным: «Только при развитом мною воззрении на действия человека в последнем возможна величайшая из добродетелей человеческих – всепрощающая любовь, т.е. полное снисхождение к своему ближнему» [1].
**** Забегая вперед, скажем, что это снижение в дальнейшем пошло еще дальше. Постепенно уже не философия (даже в ее усеченном виде), а сама по себе психология стала рассматриваться как верховная мировоззренческая область, способная объяснять и диктовать общие смыслы и основы бытия человека. Психоанализ, например, из частной психологической теории давно стал системой миропонимания, даже религией многих. Слышатся слова о наступлении особой «психозойской эры», в которой психологи будут полностью проектировать развитие и указывать, в чем следует находить счастье и как жить людям.
***** Серьезность и пагубу этого перелома понимали тогда немногие, а главное, их голоса не были услышаны. Немецкий философ Ф. Паульсен писал, например, о книге Э. Геккеля: «Я читал эту книгу с жутким стыдом за состояние общего образования и философского образования нашего народа. Прискорбно, что оказалась возможность издать такую книгу, что она могла быть написана, напечатана, раскуплена, прочитана, удостоена удивлением и доверием народа, который имеет Канта, Гете, Шопенгауэра». некогда Вольтер, Д. Дидро, Ш.Л. Монтескье,
****** Как всегда перед грозой было краткое затишье, последнее успокоение, и годы перед началом войны и революции казались особо продуктивными и многообещающими. В России это время, прежде всего в применении к литературе, поэзии, называют Серебряным веком.
******* Очевидец жизни в послереволюционном Петербурге рассказывает, что те, кто поутру, примерно в половине девятого садились в трамвай№9, который следовал по Литейному проспекту до Военно-медицинской академии, обычно встречали там скромно одетого старичка с седой бородой, который громко, не боясь, ругал советскую власть: религию уничтожили, Бога не признают, рабочим есть нечего, все продукты в складах для партийных, при царе жилось свободнее и т.д. и т.п. Пассажиры слушали внимательно, прикрывая лица газетами. Некоторые из них специально садились в этот утренний трамвай только для того, чтобы послушать едкие критические речи старика. Сходил он с трамвая у входа в Военно-медицинскую академию. Этим стариком был не кто иной, как лауреат Нобелевской премии, знаменитый физиолог Иван Петрович Павлов. И хотя он ругал публично власти (на что тогда весьма мало кто отваживался), но не уезжал из страны, несмотря на блестящие предложения из Англии и Америки, где ему предоставляли все условия для научной работы [2].
******** И опять же всплеск этот (что надо признать) произошел, не вопреки революции, а во многом благодаря ей, благодаря тому, что она высвободила энергию материализма, веры в преобразующую силу человека, в его возможности перевернуть мир. Крупнейший советский психолог А.Р. Лурия писал в конце жизни: «Все мое поколение было проникнуто энергией революционных изменений – освобожденной энергией, ощущаемой людьми, являющимися частью того общества, которое смогло в течение короткого отрезка времени совершить колоссальный скачок по пути прогресса» [3].
********* Вот лишь некоторые из них: «Психология», «Педология», «Психофизиология труда и психотехника», «Вопросы изучения и воспитания личности», «Педологический журнал», «Журнал по изучению раннего детского возраста», «Журнал психологии, неврологии и психиатрии», «Психиатрия, неврология и экспериментальная психология», «Вопросы дефектологии », «Психологическое обозрение» и др.
********** В прошлом того самого Психологического института имени Л.Г. Щукиной, основанного в 1912 году Г.И. Челпановым и появление которого приветствовали ведущие психологи мира. В 1923 году Г.И. Челпанова вынудили уйти с поста директора. Новым директором стал бывший ученик и сотрудник Г.И. Челпанова, превратившийся к тому времени в борца против идеализма – К.Н. Корнилов. Рассказывают (устное сообщение М.Г. Ярошевского автору), что Г.И. Челпанов уже в тридцатых (он умер в 1936 г.) приходил иногда к своему бывшему Институту, подолгу сидел на его ступеньках, обращаясь порой к входившим или выходившим из Института сотрудникам: «Вы меня помните, я – профессор Челпанов, я был здесь директором...». Большинство не помнили. Или – что вероятнее – предпочитали делать вид, что не помнят.
*********** А.А. Леонтьев писал, что под горячую руку был даже рассыпан набор сборника «Педология», подготовленного кафедрой почвоведения (педология – одно из названий почвоведения) [4].
************ Как говаривал И. Сталин в узком кругу приближенных: «Есть человек – есть проблема, нет человека – нет проблемы ». После этой, часто невзначай брошенной сентенции человек, о котором шла речь, равно как и его «проблема», исчезали бесследно.
Ярошевский М.Г. Неправомерно мнение о несовместимости естественнонаучного образа мысли с ценностно-нравственным воззрением на сущность человека / Возможна ли нравственная психология? Дискуссия // Человек. 1998. № 2. С.46–48. С. 47.
Полетика Н. Виденное и пережитое. Париж, 1982.
Лурия А.Р. Этапы пройденного пути. Научная автобиография. М., 1982. С. 5.
Леонтьев А.А. Л.С. Выготский. М., 1990. С. 59.
«Развитие личности» // Для профессионалов науки и практики. Для тех, кто готов взять на себя ответственность за воспитание и развитие личности