|
|||
Авторизация
|
Отзывы:Стр. «232—237»
ВЛАДИМИР СОБКИНДоклад А.С. Арсеньева посвящен крайне актуальной проблеме — исследованию философских оснований, позволяющих преодолеть «вещное» отношение к человеку, которое характерно для многих современных психологических исследований. Актуальность самой темы определяется спецификой современной социокультурной ситуации в России: усиление социальной стратификации и социального неравенства; мощные техноэволюционные процессы; ценностно-нормативная неопределенность и др. Отмеченные тенденции требуют нового философского осмысления как самой логики дегуманизации, отчуждения человека от Мира, так и тех философских оснований, которые позволяют развернуть собственно психологические исследования, связанные с проблематикой личности, жизненных смыслов, самоопределения. И здесь следует подчеркнуть, что многочисленные статьи А.С. Арсеньева, его доклады, курсы лекций оказали существенное влияние на профессиональное становление тех психологов, кто начинал свою профессиональную деятельность в 1970—80-е годы. Ссылки на его работы и идеи можно найти как в многочисленных научных публикациях, так и в кандидатских и докторских диссертациях. Как человек удивительно скромный, Анатолий Сергеевич не отмечает этот момент в разделах «научная и практическая значимость» исследования. Но я считаю своим долгом этот момент подчеркнуть особо. И дело здесь не столько в мелочном подсчете «рейтинга цитирования» его работ, сколько в той бескомпромиссной и порой крайне жесткой позиции, которую он, как философ, занял по отношению к современной психологии, пытаясь показать те ограничения, которые, в частности, характерны для деятельностного подхода, особенно в том его варианте, как он теоретически и практически разворачивался в школе А.Н. Леонтьева. Оговорю сразу, что я сам во многом отношу себя к этому научному направлению. Но дело ведь не в «чести мундира», а в той философской проблематизации самих субъект-объектных отношений, которые лежат в основании деятельностного подхода, ограничивающих возможности психологического исследования личности. И в этом плане позиция А.С. Арсеньева крайне продуктивна. Действительно, в докладе слова: «Человек», «Мир», «Я», «Ты», «Субъект», «Объект», «Начало», «Целое», «Бытие» и другие — пишутся с большой буквы, и это вполне оправдано, поскольку они философски осмысливаются автором как предельные категории. Оценивая работу, следует также подчеркнуть ее актуальность и значимость для практики современного образования. Во-первых, здесь принципиальное значение имеет философский анализ самой проблематики развития, и в этой связи, определение двух направлений организации образовательного процесса: в логике объекта и в логике субъекта. На мой взгляд, это особенно актуально для осмысления всего направления педагогических работ, разворачивающихся в русле теории развивающего обучения В.В. Давыдова. Во-вторых, в контексте воспитательной проблематики, связанной с переходом к гражданскому обществу, особый интерес представляет предпринятый автором диссертации философский анализ отношений морали и нравственности. Наконец, безусловную научную значимость представляет проведенный в работе анализ (в целевом отношении ориентирующий, по сути дела, все исследование), который направлен на восстановление «органической иерархии между философией и психологией»1. В этой связи стоит подчеркнуть три момента. Первый касается самого содержания, вводимых А.С. Арсеньевым бинарных оппозиций, на которых строится исследование: палеолит-неолит; Человек-Мир; Я-ТЫ; бесконечное-конечное; актуальное-потенциальное; обособление-отчуждение; прошлое-будущее; рефлексия-трансцендирование; субъект-объект; развитие-раскрытие; свобода-ответственность... Однако, и это второй момент, данные оппозиции не рассматриваются просто как бинарные пары, а исследуются в своей диалектической взаимосвязи. Причем в ходе анализа показываются сложные переходы и взаимосвязи различных бинарных пар. Так, например, понимание развития разворачивается А.С. Арсеньевым как сложный процесс взаимодействия актуальной и потенциальной бесконечности, детерминированный прошлым и будущим, внутренним и внешним, эволюцией и метаэволюцией. Третий момент, который следует отметить, касается примеров практического применения изложенной концепции: анализа творческого пути С.Л. Рубинштейна; анализа подросткового возраста в современной ситуации; анализа развития личности в современной России. Этот ход крайне важен, поскольку позволяет на конкретном материале продемонстрировать логику целостного анализа. Добавлю, что он важен и в композиционном отношении, оригинально завершая замысел исследования. Высоко оценивая работу, позволю себе высказать ряд замечаний: 1. Особый интерес, на мой взгляд, представляет анализ диалектики отношений «Я-ТЫ» и «Я-Мир», связанный с позицией «вненаходимости»: «углубление же рефлексии в «Я-ТЫ» сопровождается трансцендированием — выходом Человека в своем сознании, как это ни странно (парадокс!), за пределы бесконечного отношения «Я-ТЫ» в позицию «вненаходимости». Из состояния «вненаходимости» он может рассматривать отношение «Я-ТЫ» «со стороны», и тогда оно предстает перед ним как отношение «Человек-Мир»2. И далее: «...вненаходимость... осцилирует (колеблется), оказываясь и «внутринаходимостью». Непосредственное интуитивное «Я-ТЫ» и опосредованное вненаходимостью и размышлением «Человек-Мир» оказываются одним пульсирующим, меняющим «фазы» Целым»3. Замечу, что сама идея принятия «позиции вненаходимости» в определенной степени заимствована из работ М.М. Бахтина, где это понятие используется для анализа отношений «автор-герой» в художественном произведении. Однако в отличие от М.М. Бахтина, на мой взгляд, А.С. Арсеньев рассматривает выход в позицию вненаходимости как рефлексивный выход и тем самым излишне рационализирует саму эту позицию. Между тем М.М. Бахтин рассматривал позицию вненаходимости как «авторскую» позицию оформления, завершающую произведение в особом эстетическом, катарсическом переживании. В этой связи отмечу, что анализу проблемы «авторства Я» в отношении к собственной жизни, как мне представляется, уделено явно недостаточное внимание. И здесь диалектическим противоречием «рефлексия-трансцендирование» данный аспект, по-видимому, не ухватывается, поскольку для этого необходимо ввести понятие текст, А.С. Арсеньев это понятие не использует, что не позволяет развернуть проблематику многопозиционных диалогических отношений, характеризующих драму переживаний Я. Следует отметить, что Анатолий Сергеевич в отдельных частях своей работы анализирует саму проблему катарсического переживания, но обсуждение проводится им относительно вопроса замкнутости («конечности») философских систем, границ рациональности4 и не связывается с проблематикой вненаходимости. 2. По своему содержанию наиболее близка мне та часть диссертационного исследования, где автор анализирует специфику подросткового возраста. С целым рядом высказанных положений я, безусловно, согласен. Более того, я считаю весьма продуктивными: выделение рассудочной и разумной видов рефлексии; идею о необходимости обособления; характеристику сложного диалектического отношения подфазы подростничества и юношества. И, вместе с тем, мне трудно согласиться со столь критичной оценкой автором состояния научной психологии: «окончание детства и переход в мир взрослых оказывается гораздо более сложным, чем это представляется современным психологам...»5. Поясню. Так, многие аспекты, характеризующие специфику подросткового возраста, которые использует сам А.С. Арсеньев, достаточно подробно описаны именно в научных психологических исследованиях. Например, особенность мышления подростка в рассудочной форме детально рассмотрена в классических психологических работах (Пиаже Ж., Выготский Л.С. — «мышление в понятиях»). Фиксировались и подростковый максимализм, и юношеский романтизм, как особые характеристики возраста (Божович Л.И., Кон И.С.). Анализ подросткового кризиса, идея изживания предыдущей возрастной фазы, формирование чувства взрослости так же детально исследовались во многих психологических работах (Выготский Л.С., Божович Л.И., Эриксон Э., Поливанова К.Н. и др.). Наконец, одна из ключевых идей, связанная с «обособлением», по своему содержанию во многом близка к понятию «моратория» Э. Эриксона (особенно детально это описано в его исследовании, посвященном Мартину Лютеру). Конечно, можно возразить: дают ли научные психологические исследования ответ на вопрос о психологических закономерностях становления личности в подростковом возрасте? До конца, конечно, нет. Но замечу, что этот переход от детства к подростничеству психологи и не склонны упрощать. И в этой связи отмечу, что, к сожалению, Анатолий Сергеевич, рассматривая подростковый возраст, не затрагивает такие аспекты, как преобразование мотивационно-потребностной сферы в этот период; содержательные особенности целеполагания и построения жизненных планов; ценностные ориентации; собственно содержательную специфику морально-этических конфликтов, характерных для этого этапа развития. В то же время сама постановка вопроса, пусть и в излишне заостренной форме, мне представляется оправданной. И в этом отношении, очевидно, было бы продуктивным продолжить намеченную А.С. Арсеньевым линию по обращению психологов к работам М.М. Бахтина. В частности, к его понятию «хронотопа», которое М.М. Бахтин использует для анализа героя художественного произведения. Думается, что это было бы эффективно для характеристики особенностей подросткового и юношеского возраста. 3. В тексте диссертации А.С. Арсеньев практически не упоминает не только имена психологов (за исключением С.Л. Рубинштейна и А.Н. Леонтьева), но и современных отечественных философов, которые занимались исследованием философских и психологических проблем личности. Хотя понятно, что внутренняя напряженная дискуссия с В.В. Давыдовым, Э.В. Ильенковым, В.С. Библером, Ф.Т. Михайловым и другими разворачивается на протяжении всего исследования. Однако эти дискуссионные моменты приходится «вычитывать». Думается, что работа только бы выиграла, если бы участники этого диалога были явно обозначены и не оставались «за кадром». Сделанные замечания не снижают общей высокой оценки представленного диссертационного исследования. Это фундаментальная работа, которая вносит существенный вклад в отечественную психологическую науку. Она представляет несомненный научный интерес и имеет большое практическое значение. Диссертация является самостоятельным научным исследованием. Ответ Анатолия Арсеньева Я выражаю свою признательность за общую высокую оценку моего диссертационного доклада, а также моей лекционной деятельности. Многочисленные неудачные попытки опубликовать свои тексты привели к тому, что после рассыпки набора моей книги «Проблема творчества в современной науке» (1967) в течение 20 лет я почти не пытался писать что-либо для печати, за исключением заказанной мне статьи «Взаимоотношение науки и нравственности» (1969), полностью опубликованной только на иностранных языках, и плановых работ. Я перешел на «сократовский метод» чтения многочисленных курсов лекций по разным «городам и весям» страны и «раскололся» только в 1987 году, написав статью (тоже заказную) о С.Л. Рубинштейне, которая, пролежав шесть лет в редакции «Вопросов философии», была опубликована в 1993 году. Мне было очень приятно услышать от уважаемого оппонента положительную оценку этого периода моей деятельности. Что касается той стороны замечаний, где говорится о том, что я не уделил внимания многим психологическим работам о мышлении подростка или недостаточно проанализировал идею «вненаходимости» М.М. Бахтина, а также, фактически полемизируя с многими отечественными психологами и философами, не называл их имен, я могу лишь согласиться с моим уважаемым оппонентом, кратко объяснив причину, почему этого нет не только в докладе, но и в книге «Философские основания психологии личности». Дело в том, что, во-первых, я исхожу из нового Основания понимания философии и психологии и для меня на первом месте не те или другие частные исследования, а вопрос о направлении исследований, вытекающих из этого основания как целого. Смена Основания меняет смысл и значимость тех или иных, не связанных с ним исследований, выстраивая новую иерархию смыслов. Т.е. речь идет о пересмотре, исходя из нового основания, всей психологии, что, очевидно, потребует громадного количества труда и времени. Я мог попытаться лишь поставить вопрос о таком пересмотре и привести примеры связи этого философского Основания с психологическим исследованием (что я сделал в понимании судьбы С.Л. Рубинштейна, анализа подросткового возраста и возможности развития личности в современной России). Очень коротко о моих разногласиях с отзывом. B.C. Собкин считает, что мы переходим к гражданскому обществу, я же надеюсь, что с Россией этого никогда не случится. В точном смысле слова гражданское общество есть буржуазное капиталистическое общество, завершающее процесс тотального вещного отчуждения человека, препятствующего его личностному развитию. Идея «позиции вненаходимости» не заимствована из работ М.М. Бахтина, а существует в философии под разными именами многие столетия (имеется ввиду, что понять нечто как целое можно, только выйдя за пределы этого нечто). Просто мне нравится, как она развернута именно у М.М. Бахтина. М.М. Бахтин считает, что эта позиция позволяет автору представить судьбу героя произведения как завершенное целое, что является условием эстетической целостности произведения. Но когда М.М. Бахтин переходит к анализу романов Ф.М. Достоевского, оказывается, что этот анализ может быть осуществлен лишь с позиции незаеершимого диалога автора с героями произведения, автор оказывается в положении «внутринаходимости». Когда я говорю, что переход подростка в мир взрослых гораздо «сложнее», чем представляют себе современные психологи, я имею в виду не количество отдельных работ по этой проблеме, а глубокую связь души подростка с бесконечным целым себя самого и мира. Именно этот прорыв в бесконечность на переходе в юность, являющийся условием его полноценного личностного развития, и представляет собой непреодолимую для научной психологии «сложность».
|
||
«Развитие личности» // Для профессионалов науки и практики. Для тех, кто готов взять на себя ответственность за воспитание и развитие личности |