Авторизация

Логин:
Пароль:



 
Главная / Статьи / Archive issues / Развитие личности №2 / 2002 / Цивилизация и ее тяготы (продолжение). (Перевод с английского Ивана Шолохова)

Социальное пространство личности

Стр. «187—208»

Зигмунд Фрейд

Цивилизация и ее тяготы (продолжение)1 Перевод с английского Ивана Шолохова

 

II

Инфантильность религиозных взглядов обычного человека

В работе «Future of an Illusion» (1927) я меньше касался глубинных источников религиозного чувства, чем того, что обычный человек понимает под своей религией — системой доктрин и обещаний, которые, с одной стороны, объясняют ему загадки этого мира с завидной полнотой и, с другой стороны, убеждают, что заботливое Провидение будет следить за его жизнью и все испытанные здесь страдания компенсирует в ином мире. Обычный человек не может вообразить это Провидение иначе, как в образе необычайно возвышенного отца. Только такое существо может понимать нужды детей человеческих, смягчаться их молитвами и умиротворяться, видя их раскаяние. Все это так явно инфантильно, так далеко от реальности, что каждому индивиду с дружеским отношением к человечеству больно думать, что подавляющее большинство смертных никогда не поднимется над таким взглядом на жизнь. Еще более унизительно обнаружить, насколько велико количество людей, живущих сегодня, которые не могут не видеть, что эта религия лишена здравого смысла, но стараются защищать ее кусочек за кусочком с помощью серий жалких арьергардных действий. Кому-то хотелось бы смешаться с рядами верующих с тем, чтобы найти этих философов, полагающих, что они могут спасти Бога религии, заместив его безликим, серым и абстрактным принципом, и обратиться к ним со словами предупреждения: «Не поминай имя Господа всуе!» И если кто-то из великих мужей прошлого действовал так же, то нельзя апеллировать к их примеру: мы знаем, почему они были обязаны так делать.

Соотношение религии с наукой и искусством

Давайте вернемся к обычному человеку и его религии — единственной религии, достойной иметь это название. Первое, о чем мы думаем, — это хорошо известное изречение одного из наших великих поэтов и мыслителей касательно отношения религии к искусству и науке:


Wer Wissenschaft und Kunst besitzt, hat auch Religion;
Wer jene beide nicht besitzt, der habe Religion!2

Это изречение, с одной стороны, рисует антитезис между религией и двумя величайшими достижениями человека, и, с другой стороны, оно утверждает, что относительно их жизненных ценностей, эти достижения и религия могут представлять или замещать друг друга. Если мы также начнем лишать обычного человека (который не владеет ни наукой, ни искусством) его религии, то авторитет поэта, конечно, будет не на нашей стороне. Мы выберем путь, который подведет нас ближе к оценке слов И.В. Гете. Жизнь, как мы ее находим, слишком тяжела для нас; она приносит нам слишком много боли, разочарований и невыполнимых задач. Чтобы перенести это, мы не можем обойтись полумерами. Как говорит Теодор Фонтейн: «Мы не можем обходиться без вспомогательных конструкций»3. Возможно, есть три такие меры: сильные отклонения, заставляющие нас делать свет из страдания; замещающие удовлетворения, которые уменьшают его; и опьяняющие субстанции, делающие нас нечувствительными к нему. Что-то вроде этого обязательно есть4. У Вольтера есть отклонения в голове, когда он заканчивает Candide советом возделывать сад. Научная деятельность — это тоже отклонение подобного типа. Замещающие удовлетворения, предлагаемые искусством, являются иллюзиями в сравнении с реальностью, но от этого они не менее физически эффективны, благодаря роли фантазии в нашей духовной жизни. Опьяняющие вещества влияют на наше тело и изменяют его химический состав. Нелегко увидеть, где в этом ряду находится религия. Мы должны углубиться дальше в эту тему.

Вопрос о цели человеческой жизни — вопрос религии

Вопрос о цели человеческой жизни поднимался несметное количество раз. На этот вопрос, однако, еще не получено удовлетворительного ответа. Возможно, вопрос не нуждается в ответе. Некоторые из тех, кто задавал его, добавляли, что если бы жизнь была бесцельна, то потеряла бы для них всякую ценность. Но эта угроза ничего не меняет. Наоборот, это выглядит, что как будто кто-то имеет право отклонить вопрос, так как он происходит от человеческой самонадеянности, много других проявлений которой нам уже знакомы. Никто не говорит о цели жизни животных, хотя можно предположить ее лживость в функции служения человеку. Но этот взгляд также ненадежен, т.к. существует много животных, из которых человек ничего не может сделать, кроме того, что описывать, классифицировать и изучать их. Бесчисленные виды животных избежали даже такого использования, потому что существовали и исчезли до того, как их мог увидеть человек. И снова только религия может ответить на вопрос о смысле жизни. Вряд ли можно ошибиться, делая вывод о том, что идея о жизни, имеющей цель, возникает и уходит вместе с религиозной системой.

Цель личного существования человека — достижение счастья

Поэтому мы обратимся к менее амбициозному вопросу о том, что сами люди определяют целью и направлением своей жизни. Что они требуют от жизни и что желают в ней достичь? Вряд ли могут быть сомнения в ответе на этот вопрос. Они борются за счастье; они хотят стать счастливыми и оставаться в этом состоянии. Эти попытки имеют две стороны: позитивную и негативную цели. С одной стороны, целью является устранение боли и неудовольствия, а с другой — испытание сильного чувства удовольствия. В своем узком смысле слово «счастье» относится только к последнему. В соответствии с этой дихотомией в целях человека его деятельность развивается в двух направлениях, соответственно тому, как он стремится осознать главное, или более точно — одну или другую из этих целей.

Счастье испытывается на контрасте с несчастьем

Как мы видим, то, что определяет цель жизни, является просто программой принципа удовольствия. Этот принцип определяет работу духовного аппарата с самого начала. В его эффективности не может быть сомнения, и все же его программа конфликтует с целым миром, с макрокосмом так же, как и с микрокосмом. Нет никакой возможности осуществить ее; все религии мира находятся с ней в противоречии. Кто-то захочет сказать, что намерение человека быть «счастливым» не включено в план «Сотворения». То, что мы называем «счастьем», в прямом смысле происходит (предпочтительно внезапно) от удовлетворения потребностей, которые были до высокой степени недоступны, и от самой своей природы возможно только как эпизодический феномен. Когда любая ситуация, желаемая принципом удовольствия, продлевается, это порождает чувство умеренной удовлетворенности. Мы сделаны так, что можем получать большое удовольствие только от контраста и очень немного от состояния вещей5. Таким образом, наши возможности счастья уже ограничены нашим организмом. Испытать несчастье куда более просто. Нам угрожает страдание с трех сторон: от собственного тела, обреченного на распад и уничтожение, которое даже не может обойтись без боли и беспокойства как предупреждающих сигналов; от внешнего мира, который может бушевать против нас с подавляющими и беспощадными силами разрушения; и, наконец, от наших отношений с другими людьми. Страдание, исходящее от последнего источника, возможно, более болезненно для нас, чем другие. Мы имеем тенденцию расценивать его как своего рода бесплатное дополнение, хотя это не может быть менее фатально неизбежно, чем страдание, исходящее с любой другой стороны.

Способы предотвращения неудовольствия и получения удовольствия

Неудивительно, если под давлением этих возможностей страдания люди привыкнут умерять свои требования к счастью, — как и сам принцип удовольствия, в самом деле, под влиянием внешнего мира превратился в более скромный принцип реальности, — если человек считает себя счастливым просто оттого, что избежал несчастья или пережил свое страдание, и если вообще задача избегания страдания отодвигает задачу получения удовольствия на второй план. Рефлексия показывает, что выполнение этой задачи может быть предпринято разными путями. Все эти пути предлагались различными школами мировой мысли и были использованы людьми на практике. Неограниченное удовлетворение каждой потребности представляется как наиболее соблазнительный способ проведения жизни, но это означает ставить удовольствие перед предостережением, что скоро приносит свое собственное наказание. Другие способы, в которых предотвращение неудовольствия является главной целью, дифференцированы согласно источнику неудовольствия, на которое в основном и направлено их внимание. Некоторые из этих способов экстремальны, а некоторые умеренны; некоторые односторонни, а некоторые атакуют проблему одновременно в нескольких пунктах. Против страдания, которое может прийти от человеческих отношений, самая готовая защита — это добровольная изоляция, нахождение в стороне от других людей. Счастье, которое может быть достигнуто таким путем, — это, как мы видим, счастье тишины. Против страшного внешнего мира можно защищаться только некоторым отстранением от него, если кто-то намеревается решить задачу самостоятельно. Действительно, есть другой и лучший путь: быть членом человеческого сообщества, и с помощью техники, создаваемой наукой, переходить к нападению на природу, подчиняя ее человеческой воле. Тогда каждый работает со всеми для пользы всех. Но наиболее интересные способы предотвращения страдания — это те, которые влияют на наш собственный организм. В последнем анализе страдание — это не что иное, как ощущение; оно существует только так долго, как мы чувствуем его, и мы чувствуем его только вследствие путей, которыми регулируется наш организм.

Интоксикация как способ предотвращения страдания

Наиболее грубым, но также наиболее эффективным среди этих способов влияния является химический способ — интоксикация. Я не думаю, что кто-либо полностью понимает его механизм, но остается фактом, что есть чужеродные вещества, которые, если они присутствуют в крови или тканях, непосредственно приносят нам приятные ощущения; и они также настолько изменяют условия, управляющие нашей чувствительностью, что мы становимся неспособными получать неприятные импульсы. Два эффекта происходят одновременно и, кажется, крепко связаны друг с другом. Но должны быть вещества в химическом составе наших собственных тел, которые имеют подобные эффекты, поскольку мы знаем, по крайней мере одно, патологическое состояние — манию, при которой возникает состояние, похожее на интоксикацию без влияния какого-либо опьяняющего препарата. Помимо этого, наша нормальная умственная жизнь показывает колебания между сравнительно легким и трудным освобождением от удовольствия, параллельно чему идет уменьшенная или увеличенная восприимчивость к неудовольствию. К сожалению, эта токсичная сторона умственных процессов пока не подверглась научной экспертизе. Служба, выполняемая опьяняющими средствами в борьбе за счастье и удалении страдания на расстояние, так высоко оценивается как благо, что индивидуумы и народы единодушно отдали им признанное место в расчете своего либидо. Подобным средствам мы обязаны не просто непосредственным получением удовольствия, но также и очень желаемой степенью независимости от внешнего мира. Поскольку каждый знает, что с помощью этого «глушителя забот» в любое время можно уйти от давления действительности и найти убежище в своем собственном мире с лучшим состоянием чувствительности. Как известно, именно эта особенность интоксикантов определяет их опасность и вред. Из-за них в некоторых обстоятельствах бесполезно тратится большая доля энергии, которая могла бы с отдачей использоваться для усовершенствования человека.

Управление инстинктивной жизнью как способ достижения счастья

Сложная структура нашего умственного аппарата допускает, однако, и целый ряд других влияний. Так же как удовлетворение инстинкта приносит нам счастье, так и серьезное страдание постигает нас, если внешний мир приносит лишения, отказывая в насыщении наших потребностей. Поэтому кто-то надеется быть освобожденным от части своих страданий, влияя на инстинктивные импульсы. Этот тип защиты от страдания более не опирается на сенсорный аппарат; он ищет возможность овладеть внутренними источниками наших потребностей. Его экстремальная форма вызвана уничтожением инстинктов, как предписано мудростью Востока и осуществлено в Йоге. Если это произошло, тогда субъект, это истинно, бросил все остальные действия, а также пожертвовал своей жизнью; и другим путем он еще раз достиг счастья тишины. Мы следуем этим же путем, когда наши цели менее экстремальны, и мы просто пытаемся управлять нашей инстинктивной жизнью. В этом случае элементами управления являются более высокие психические факторы, которые подчинились принципу действительности. Здесь цель удовлетворения ни в коем случае не оставляется; но сохраняется определенная защита от страдания, в которой неудовлетворение не так болезненно ощущается, если инстинкты остаются в зависимости, как в случае с раскованными инстинктами. Против этого, бесспорно, существует уменьшение потенциальных возможностей удовольствия. Чувство счастья, полученного от удовлетворения дикого инстинктивного импульса, неприрученного Эго, несравнимо более сильно, чем чувство, полученное от насыщения инстинкта, который был приручен. Неотразимость извращенных инстинктов и, наверное, вообще привлекательность запрещенных вещей находит здесь выгодное объяснение.

Сублимация инстинктов — слабый способ получения удовольствия, доступный немногим

Другая техника для отражения страдания — это использование смещения либидо, которое наш умственный аппарат допускает и через которое его функция приобретает так много гибкости. Задача здесь состоит в перемещении инстинктивных целей таким образом, что они не могут идти против фрустрации, исходящей из внешнего мира. Здесь свою помощь оказывает сублимация инстинктов. Можно больше получить, если достаточно поднять удовольствие над источниками психической и интеллектуальной работы. Когда это так, судьба мало может навредить. Удовлетворение этого типа, как радость художника в творчестве, в материализации своих фантазий или ученого в решении проблем и открытии истин, имеет специальное качество, которое мы, конечно, однажды сможем охарактеризовать в метапсихологических терминах. В настоящее время мы можем только говорить фигурально, что такие удовлетворения кажутся более «прекрасными и высокими». Но их интенсивность умеренна по сравнению с полученными от насыщения грубых и первичных инстинктивных импульсов; это не потрясает наше физическое существо. Слабой точкой этого способа является то, что его нельзя применить в общем: он доступен только немногим людям. Он предполагает владение специальными склонностями и способностями, далеко не обычными в любой практической степени. И даже для тех немногих, кто обладают ими, этот способ не даст полную защиту от страдания. Он не создает непроницаемую броню для стрел судьбы и обычно терпит крах, когда источником страдания является собственное тело человека6.

Удовлетворение от иллюзий, возникающих в воображении благодаря искусству

В то время как эта процедура уже ясно показывает намерение человека быть независимым от внешнего мира, ища удовлетворение во внутренних, психических процессах, следующая процедура более ясно обнаруживает такие черты. В этом связь с действительностью ослабляется еще больше. Удовлетворение приходит от иллюзий, которые признаны таковыми без несоответствия между ними и действительностью, которой позволено мешать удовольствию. Область, откуда возникают эти иллюзии, — это воображение. В то время, когда происходило развитие чувства действительности, воображение было освобождено от испытания действительностью и установлено в человеке обособленно, с целью выполнения труднодоступных желаний. Во главе этого удовлетворения с помощью фантазии стоит удовольствие, получаемое от произведений искусства, — удовольствие, которое при посредничестве художника сделано доступным даже для людей нетворческих7. Люди, восприимчивые к влиянию искусства, не могут слишком высоко оценивать его в качестве источника удовольствия и утешения в жизни. Однако умеренный наркоз, вызываемый в нас искусством, может вызывать только лишь транзитное избавление от давления жизненных нужд и не является достаточно сильным средством, способным заставить нас забыть о реальных страданиях.

Уход от реальности — ложный путь достижения счастья

Другая процедура действует более энергично и полно. Она рассматривает действительность как единственного врага и как источник всех страданий, с которыми невозможно жить, так что приходится рвать все связи с ними, если человек, несмотря ни на что, хочет быть счастливым. Отшельник поворачивается спиной к миру, не желая иметь с ним никаких отношений. Но можно предпринять и другие меры; можно попробовать изменить мир, создать на своем участке другой мир, в котором его наиболее невыносимые черты устранены и заменены другими, соответствующими собственным пожеланиям. Но кто бы ни шел в отчаянии по этому пути к счастью, как правило, не достигает ничего. Действительность слишком сильна для него. Он становится сумасшедшим, который в большинстве случаев не находит никого, кто бы мог ему помочь в осуществлении его заблуждений. Установлено, однако, что каждый из нас ведет себя в каком-то отношении как параноик, исправляя некоторые невыносимые для себя вещи в мире путем создания желания и внедрения своего заблуждения в действительность. Особая важность таких случаев, когда попытки обеспечить уверенность в счастье и защиту от страдания происходит через ошибочное перемоделирование действительности, обусловлена значительным количеством людей в общем. Религии человечества должны классифицироваться среди массовых заблуждений этого типа. Никто, само собой разумеется, кто разделяет заблуждение, никогда не признает его таковым.

Ценность любви как способа достижения счастья

Не думаю, что я полностью перечислил способы, которыми люди стараются обрести счастье и избавиться от страданий, и я также не знаю, можно ли было по-другому представить этот материал. Я не упомянул еще об одной процедуре — не потому что забыл, а потому что коснусь этой темы позже в другой связи. И как можно забыть среди других этот метод в искусстве жизни? Он заметен в самых примечательных комбинациях характерных особенностей. Он также нацелен на придание субъекту независимости от Судьбы (это лучшее название), и в конечном итоге размещает удовлетворение во внутренних умственных процессах, используя, таким образом, перемещение либидо, о чем мы уже говорили выше. При этом нет отдаления от внешнего мира; напротив, происходит сцепление с объектами, принадлежащими этому миру, и обретение счастья от эмоциональных отношений с ними. Содержание этого способа не нацелено на предотвращение неудовольствия — цель, если можно так выразиться, утомленной покорности; метод проходит мимо этого без внимания и держится близко к естественной, страстной борьбе за положительное выполнение счастья. Возможно, данный способ ближе всего подходит к этой цели, чем любой другой. Я, конечно, говорю о пути жизни, в центре которого находится любовь и который ищет все удовлетворение в любви, ее дарении и получении. Психическое отношение этого вида приходит, конечно, ко всем нам; одна из форм, в которых проявляется любовь, — секс — дала нам наиболее богатый опыт захватывающего чувства удовольствия и, таким образом, снабдила нас образцом для поиска счастья. Что является более естественным, желание искать счастья путем, на котором мы с ним первоначально столкнулись? Легко увидеть слабую сторону этого способа жизни; иначе ни один человек не думал бы об отказе от этого пути к счастью ради любого другого. Это то, что мы никогда не бываем так беззащитны от страданий, как тогда, когда мы любим, никогда так не бываем беспомощно несчастны, как тогда, когда потеряли свой объект любви или его любовь. Но это не избавляет от пути жизни, основанного на ценности любви как средстве к достижению счастья. Об этом можно сказать гораздо больше [см. ниже в части IV].

Поиск счастья в наслаждении красотой

Отсюда мы можем продолжать рассматривать интересный случай, где счастье в жизни в основном ищется в наслаждении красотой, везде, где красота открыта нашим чувствам и суждениям, — красота человеческих форм и жестов, естественных объектов и пейзажей, произведений искусства и даже науки. Это эстетическое отношение к цели жизни не очень защищает от угрозы страдания, но может много компенсировать за это. Наслаждение красотой имеет специфическое, мягко опьяняющее качество чувства. У красоты нет очевидной пользы; нет в ней ясной культурной потребности. Все же цивилизация не могла без нее обойтись. Эстетика исследует условия, при которых вещи воспринимаются красивыми, но ей не удалось дать какого-либо объяснения природы и происхождения красоты, и, как это обычно случается, отсутствие успеха скрыто потоком звучных и пустых слов. Психоанализу, к сожалению, тоже нечего сказать о красоте. Все, что кажется конкретным, это ее происхождение из области сексуального чувства. Любовь к красоте является совершенным примером импульса, находящимся в самой своей цели. «Красота» и «привлекательность» — это первоначально признаки сексуального объекта. Стоит отмечать, что непосредственно сами гениталии, вид которых всегда возбуждает, вряд ли считаются красивыми; качество красоты вместо этого прилагается к определенным вторичным сексуальным характеристикам.

Вопрос об индивидуальном выборе пути достижения счастья

Несмотря на неполноту моего перечисления, я осмелюсь сделать несколько ремарок в качестве заключения к нашему вопросу. Программа, как стать счастливым, которую навязывает нам принцип удовольствия, не может быть выполнена; все же мы не должны — действительно, мы не можем — оставлять усилия, чтобы приблизить ее выполнение теми или другими средствами. Для этого существует множество путей, и мы можем отдать приоритет либо позитивной стороне цели, т.е. получению удовольствия, либо — негативной, т.е. избеганию неудовольствия. Ни одним из этих путей мы не достигнем всего, чего желаем. Счастье, в узком смысле, в котором мы признаем его возможным, является проблемой расчета либидо индивида. Нет золотого правила, применимого ко всем: каждый человек должен выяснить для себя, как он будет спасаться8. Все виды различных факторов будут работать, чтобы направить его выбор. Это вопрос, на какое количество реального удовлетворения человек может рассчитывать от внешнего мира, как далеко он зашел, чтобы стать независимым от него, и, наконец, насколько сильным он себя чувствует, чтобы изменить мир для удовлетворения своих желаний. В этом его психическая конституция будет играть решающую роль, независимо от внешних обстоятельств. Преобладающе эротический человек отдаст предпочтение своим эмоциональным отношениям с другими людьми; нарциссический человек со склонностью к самостоятельности будет искать удовлетворение в своих внутренних умственных процессах; человек действия никогда не уступит внешнему миру, на котором он может испытывать свою силу9. Что касается второго из этих типов, то природа его талантов и объем открытой ему инстинктивной сублимации определяют, куда будут простираться его интересы. Любой экстремальный выбор принесет индивиду наказание в виде возникающих опасностей, если выбранный как исключительный способ жизни оказывается неадекватным. Так же, как осторожный бизнесмен избегает вкладывать весь свой капитал в одно предприятие, так и, возможно, мирская мудрость советует нам не искать удовлетворения в единственном устремлении. Его успех никогда не предопределен, поскольку зависит от стечения многих факторов и, возможно, в большей степени от способности психической конституции адаптировать свою функцию к окружающей среде и потом использовать эту окружающую среду для получения удовольствия. Человек, рожденный с особенно неблагоприятной инстинктивной конституцией и не прошедший должным образом преобразование и перестановку своих компонентов либидо, что является обязательным для дальнейших достижений, столкнется с трудностью получения счастья от внешней ситуации, особенно если он столкнется со сложными задачами. В качестве последнего способа жизни, который, по крайней мере, принесет ему заменяющее удовлетворение, ему предлагается полет в невротическую болезнь — полет, выполняемый обычно еще в молодом возрасте. Человек, который видит, что его погоня за счастьем ни к чему не привела, в старшем возрасте все еще может находить утешение в удовольствии хронического опьянения; или он может предпринять отчаянную попытку бунта, выраженную в психозе10.

Религия ограничивает возможность свободного выбора пути достижения счастья

Религия ограничивает эту игру выбора и адаптации, так как обязывает каждого идти своим путем к обретению счастья и защиты от страданий. Ее способ состоит в понижении ценности жизни и искажения картины реального мира путем введения в заблуждения, предполагающей запугивание интеллекта. Такой ценой, насильственно повергая людей в состояние психического инфантилизма и вводя их в массовое заблуждение, религия преуспевает в избавлении многих людей от невроза11. Но едва ли в чем-либо еще. Существует, как уже отмечали, много путей, которые могут вести к достижимому человеком счастью, но нет ни одного, ведущего к нему наверняка. Даже религия не может сдержать свое обещание. Если верующий наконец чувствует себя обязанным говорить о «неисповедимых путях» господних, то он признает, что все, что ему осталось в качестве последнего возможного утешения и источника удовольствия в его страданиях, — это безоговорочное послушание. И если он к этому подготовлен, то мог бы, вероятно, избавить себя от жизненного изгиба, который сделал.

III

Отношение к трем источникам страдания

Наше расследование относительно счастья пока не научило нас многому. Почему человеку так трудно быть счастливым? Нет больших перспектив узнать об этом что-нибудь новое. Мы уже указали на три источника страданий: превосходящая власть природы; слабость наших собственных тел; несоответствия в правилах, регулирующих взаимоотношения людей в семье, государстве и обществе.

В отношении первых двух источников наше суждение вынуждает нас признать эти источники страдания и подчиниться неизбежному. Мы никогда не будем полностью владеть природой; и наш телесный организм, являющийся сам по себе частью этой природы, всегда будет оставаться транзитной структурой с ограниченными способностями к достижениям и адаптации. Признание этого не несет парализующего эффекта. Напротив, оно указывает направление для нашей деятельности. Если мы не можем избавиться от всех страданий, то можем уйти от некоторых из них и смягчить некоторые из них: опыт многих тысяч лет убедил нас в этом. Что касается третьего источника, социального источника страданий, то здесь у нас другое отношение. Мы не можем понять, почему правила, придуманные нами самими, не могут быть защитой и выгодой для каждого из нас. И все же, когда видим, насколько неудачливы мы были в области предотвращения страданий, то закрадывается подозрение в том, что здесь также стоит часть непобедимой природы — на сей раз часть нашей собственной психической конституции.

Цивилизация — источник наших страданий

Когда мы начинаем рассматривать такую возможность, то наталкиваемся на столь удивительное разногласие, что должны остановиться на нем подробнее. Это разногласие состоит в том, что то, что мы называем своей цивилизацией, в значительной степени отвечает за наши страдания. Мы могли бы быть намного больше счастливы, если бы мы бросили цивилизацию и возвратились к примитивным условиям. Я называю это утверждение удивительным, потому что, как бы мы ни определяли концепцию цивилизации, конкретным фактом является то, что все вещи (которыми мы стремимся защищаться от угроз, исходящих от источников страдания) есть часть этой самой цивилизации.

Появление враждебности людей к цивилизации

Как случилось, что у многих людей появилось это странное отношение враждебности к цивилизации?12 Я полагаю, что основой тому была глубокая и давнишняя неудовлетворенность тогдашней существующей цивилизацией. Под влиянием определенных исторических событий возникла некоторая неудовлетворенность. Я думаю, что знаю, какое было последнее и предпоследнее из этих событий. Я не достаточно компетентен, чтобы проследить их далеко идущую цепь в истории человечества. Но подобный фактор враждебный цивилизации, должно быть, уже работал в победе Христианского мира над язычниками. Так как он был очень тесно связан с низкой оценкой земной жизни в соответствии с Христианской доктриной. Предпоследнее из этих событий было, когда продвижение первооткрывателей привело к контакту с примитивными народами и расами. Из-за недостатка наблюдений и ошибочного представления об их традициях и обычаях, европейцам казалось, что эти народы вели простую, счастливую жизнь с немногочисленными потребностями — жизнь, недосягаемая для их визитеров со своей превосходящей цивилизацией. Более поздний опыт поправил некоторые из тех суждений. Во многих случаях наблюдатели неправильно оценивали отсутствие сложных культурных требований, что было фактически обусловлено щедростью местной природы и непринужденностью, с которой удовлетворялись основные человеческие потребности. Последнее событие нам особенно знакомо. Оно возникло, когда люди узнали о механизме неврозов, угрожающие подрывом счастья, которым наслаждаются цивилизованные люди. Было обнаружено, что человек становится невротическим, потому что не может выносить объем фрустрации, налагаемый на него обществом в процессе обслуживания культурных идеалов. Отсюда был сделан вывод, что отмена или сокращение этих требований могли бы вернуть возможность счастья.

Разочарование человечества в достижениях цивилизации

Добавляется также фактор разочарования. На протяжении нескольких последних поколений человечество сделало необычайный прогресс в естественных науках и их техническом применении и установило ранее невообразимый контроль над природой. Отдельные шаги этого прогресса общеизвестны, и нет необходимости их перечислять. Люди гордятся своими достижениями, и имеют на это право. Но они, кажется, поняли, что эта недавно приобретенная власть над пространством и временем, покорение сил природы, являющиеся выполнением многовековой мечты, не увеличили объем удовлетворения, ожидаемого от жизни, и не помогли им чувствовать себя более счастливыми. Признав этот факт, нам следует заключить, что власть над природой не единственное предварительное условие человеческого счастья так же, как и не единственная цель культурного стремления.

Соотношение прогресса цивилизации и чувства счастья

Отсюда не следует, однако, делать вывод о том, что технический прогресс не имеет значения для нашего счастья. У кого-то может возникнуть вопрос: имеется ли тогда какая-нибудь положительная выгода в удовольствии, определенное увеличение чувства счастья, если я могу так часто, как пожелаю, слышать голос своего ребенка, который живет за сотни миль, или, если я могу очень быстро узнать, после прибытия моего друга к месту назначения, что он благополучно преодолел долгий и трудный путь? Разве ничего не значит, что медицина чрезвычайно преуспела в уменьшении смертности среди младенцев, в сокращении опасности инфицирования женщин при родах и в значительном увеличении продолжительности жизни цивилизованного человека? К подобным выгодам, которыми мы обязаны очень презираемой эре научно-технического прогресса, можно добавить еще целый список. Но здесь раздается голос пессимистической критики, предупреждающей нас о том, что большинство этих удовлетворений следует модели «дешевого удовольствия», расхваливаемой в анекдоте, — удовольствия, получаемого от высовывания голой ноги из-под одеяла холодной зимней ночью и засовывания ее обратно. Если бы не было никакой железной дороги, чтобы преодолевать далекие расстояния, мой ребенок никогда не оставил бы родной город и я не нуждался бы ни в каком телефоне, чтобы слышать его голос; если бы не было судов, бороздящих океан, мой друг не предпринял бы свое морское путешествие и мне не нужен был бы телеграф, чтобы получить известие о благополучном исходе. Какова польза в сокращении детской смертности, если это самое сокращение налагает на нас большое ограничение в рождаемости так, что у нас, в общем, не больше детей, чем было задолго до господства гигиены, если мы в то же время создали трудные условия для нашей сексуальной жизни в браке, чем, вероятно, сработали против положительных эффектов естественного отбора? И, наконец, чем хороша для нас длинная жизнь, если она действительно трудна и безрадостна и столь наполнена страданиями, что мы можем только приветствовать смерть как освобождение?

Недостижимость познания, насколько люди были счастливы в иных историко-культурных условиях

Кажется очевидным, что мы не чувствуем себя комфортабельно в нашей современной цивилизации, но очень трудно судить, чувствовали ли люди себя в прошлом и до какой степени более счастливыми и играли ли в этом вопросе какую-нибудь роль их культурные условия. Мы всегда старались объективно рассматривать людские бедствия — то есть помещать себя со своими собственными желаниями и чувствами в их условия и потом исследовать, в каких случаях они могли быть счастливы или несчастливы. Этот метод, который кажется объективным, потому что он игнорирует вариации в субъективных чувствах, конечно, является самым субъективным, так как помещает одно душевное состояние на место других, совсем, может быть, неизвестных состояний. Счастье, однако, является кое-чем по существу субъективным. Независимо от того, насколько мы можем приходить в ужас от некоторых вещей — галерных рабов в античные времена, положения крестьян во время Тридцатилетней войны, жертв инквизиции, еврейских погромов — мы не можем чувствовать так же, как те люди, чтобы угадать изменения, происходившие в их восприятии удовольствия и неудовольствия под влиянием природной тупости ума, постепенного отупляющего процесса, прекращения ожиданий, более грубых или более тонких способов наркотизации. Кроме того, в случае экстремальной возможности страдания, специальные умственные защитные устройства приводятся в действие. Мне кажется нецелесообразным дальше рассматривать этот аспект проблемы.

Определение слова «цивилизация»

Пришло время обратить наше внимание на природу этой самой цивилизации, на чью ценность относительно счастья была брошена тень сомнения. Мы не будем искать формулу, чтобы выразить природу цивилизации в нескольких словах, пока мы не узнали чего-либо, исследуя ее. Поэтому ограничимся высказыванием еще раз, что слово «цивилизация»13 описывает всю сумму достижений и правил, которые отличают нашу жизнь от жизни наших животных предков и которые служат двум целям, а именно — защищать людей от природы и регулировать их взаимоотношения14. Чтобы узнать больше, мы сравним различные особенности цивилизации отдельно, как они показаны в человеческих сообществах. При этом мы не будем колебаться в использовании в качестве гида лингвистики или так называемого языкового чувства, будучи в убеждении, что таким образом мы воздадим должное внутренней интуиции, которая не поддается выражению в абстрактных терминах.

Развитие цивилизации как защиты человека от природы

Первая стадия легка. Мы признаем в качестве культурных все действия и ресурсы, помогающие людям заставить Землю служить себе для защиты от пагубных воздействий сил природы и тому подобное. Что касается этой стороны цивилизации, здесь едва ли можно сомневаться. Если мы возвратимся достаточно далеко назад, то найдем, что первыми действиями цивилизации было использование орудий труда, получение власти над огнем и строительство жилья. Среди вышеперечисленного власть над огнем выделяется как весьма экстраординарное и беспрецедентное достижение15, в то время как другие окрыли пути, которым человек следует с тех пор, и стимулы, которыми он определяется и отличается. Каждым орудием труда человек усовершенствует свои моторные или сенсорные органы или устраняет лимиты их функционирования. Моторная мощь дает в его распоряжение гигантские силы, которые, подобно мускулам, можно использовать в любом направлении; благодаря судам и самолетам ни вода, ни воздух не могут препятствовать его передвижениям; с помощью очков он исправляет дефекты своего зрения; посредством телескопа он может видеть на далеком расстоянии; с помощью микроскопа он преодолевает пределы видимости, установленные структурой его сетчатки. В фотографической камере человек создал инструмент, который сохраняет мимолетные визуальные впечатления, как и диск граммофона сохраняет такие же мимолетные слуховые впечатления; оба достижения — это начало материализации власти воспоминаний, которой он обладает, т.е. памяти. С помощью телефона человек может слышать на расстояниях, ранее считавшихся недосягаемыми даже в сказке. Письмо по своему происхождению было голосом отсутствующего человека; а жилой дом был заменой утробе матери, первым пристанищем, по которому человек, по всей вероятности, все еще тоскует, где он был в безопасности и чувствовал себя непринужденно.

Благодаря достижениям науки и техники человек стал «протезным Богом»

Эти вещи, которые человек с помощью науки и техники принес на эту землю, где он сначала появился в качестве слабого животного организма и где все представители его вида должны каждый раз входить в этот мир беспомощными младенцами, — не только звучат сказочно, но и являются фактическим выполнением каждого, или почти каждого, сказочного желания. Все эти достоинства могут претендовать на культурное приобретение человека. Еще давно он сформировал идеальную концепцию всемогущества и всеведения, которая была воплощена в богах. Этим богам человек приписывал все, что казалось недосягаемым его желаниям или было запрещено ему. Поэтому можно сказать, что боги были культурными идеалами. Сегодня он подошел очень близко к достижению этого идеала, человек сам непосредственно стал почти богом. Только, это истинно, в той мере, в которой идеалы обычно достигаются согласно общему суждению человечества. Не полностью; в некоторых отношениях нисколько, в других только наполовину. Человек на самом деле стал как бы протезным Богом. Когда он надевает все свои вспомогательные органы, он явно великолепен; но эти органы не выросли на нем и все еще доставляют много неприятностей время от времени. Однако он имеет право утешить себя мыслью, что развитие не закончится с приходом 1930 года нашей эры. Будущие поколения принесут с собой новые и, вероятно, невообразимо большие достижения в этой области цивилизации и увеличат сходство человека с Богом еще. Но в интересах нашего исследования мы не будем забывать, что современный человек не чувствует себя счастливым в своем богоподобном образе.

Критерии цивилизации: полезность, красота, чистота, порядок

Мы признаем страну достигшей высокого уровня цивилизации, если находим в ней все, что помогает эксплуатации Земли человеком и его защите от сил природы — короче говоря, все, что имеет для него пользу, берется на вооружение и эффективно используется. В таких странах потоки рек, угрожающих затоплением земли, регулируются и направляются через каналы в места, где есть нехватка воды. Почва тщательно культивируется и насаживается растительностью, которая хорошо произрастает на подготовленной для этих культур земле; и минеральные богатства усердно достаются из-под земли на поверхность и превращаются в необходимые орудия и посуду. Средства связи вполне достаточны, быстры и надежны. Дикие и опасные звери были истреблены, и процветает размножение одомашненных животных. Но помимо этого мы требуем других вещей от цивилизации, и это значимый факт, что мы надеемся найти эти вещи осознанными в этих самых странах. Как если мы стремимся отвергнуть свое первое требование, то приветствуем это в качестве признака цивилизации так же, как если видим людей, направляющих усилия на то, что не имеет никакой практической ценности, на то, что является бесполезным, — если, например, зеленые места, необходимые в городе в качестве детских площадок и оазисов свежего воздуха, декорируются клумбами или если окна зданий украшаются горшками с цветами. Вскоре мы понимаем, что эта бесполезная вещь, которую, мы надеемся, оценит цивилизация, является красотой. Мы требуем от цивилизованного человека почтения к красоте везде, где он видит ее в природе, и создания ее в объектах своей ручной работы, насколько он способен. Но это далеко не все наши требования к цивилизации. Мы ожидаем, кроме того, видеть признаки чистоты и порядка. Мы не думаем высоко о культурном уровне английского провинциального городка во времена Шекспира, когда читаем, что перед домом его отца в Стратфорде была большая куча экскрементов; мы возмущаемся и называем «варварством» (что является противоположностью цивилизации), когда видим дорожки в Винер Вальде16 засоренными бумажками. Грязь любого вида кажется нам несовместимой с цивилизацией. Мы распространяем наше требование к чистоте и на человеческое тело также. Мы поражаемся, узнав об отвратительном запахе, исходившем от Roi Soleil17; и мы качаем головами на острове Isola Bella18, когда нам показывают крошечную раковину, в которой Наполеон делал свой утренний туалет. Действительно, мы не удивлены идеей введения использования мыла как фактического критерия цивилизации. То же самое относится и к порядку. Это, подобно чистоте, применяется исключительно к произведениям человека. Но если чистота не скопирована у природы, то порядок, напротив, взят от нее. Человеческое наблюдение великой астрономической регулярности не только снабдило его моделью для введения порядка в свою жизнь, но дало ему для этого первые отправные точки. Порядок — это вид принуждения, которое, как только раз и навсегда устанавливается правило, определяет, когда, где и как вещь должна быть сделана так, что при каждом подобном обстоятельстве человек предохранен от колебаний и нерешительности. Выгоды порядка бесспорны. Он позволяет людям использовать место и время с лучшим преимуществом при сохранении своих психических сил. Мы вправе были бы ожидать, что порядок должен был занять свое место в человеческих действиях с самого начала и без труда; и мы можем удивляться, что этого не случилось — что, напротив, люди показывают врожденную тенденцию к небрежности, беспорядку и ненадежности в своей работе и что необходимо трудное обучение, прежде чем они научатся следовать примеру астрономических моделей.

Особое положение красоты, чистоты и порядка среди требований цивилизации

Красота, чистота и порядок, очевидно, занимают специальное положение среди прочих требований цивилизации. Никто не утверждает, что они столь же важны для жизни, как контроль над силами природы или как некоторые другие факторы, с которыми мы познакомимся позже. И все же никто не осмелится поместить их на задний план как мелочи. То, что цивилизация не принимается эксклюзивно только с тем, что является полезным, уже показано на примере красоты, которую мы отказываемся исключать из числа интересов цивилизации. Польза порядка весьма очевидна. В отношении чистоты мы должны иметь в виду, что это требуется от нас также и гигиеной, и мы можем подозревать, что даже задолго до научной профилактики, связь между этими вещами казалась человеку странной. Все же польза полностью не объясняет все эти усилия; кое-что еще должно здесь работать.

Существенная характеристика цивилизации — почитание и поддержка умственной деятельности человека

Никакая особенность, кажется, не характеризует цивилизацию лучше, чем ее почитание и поддержка умственной деятельности человека — его интеллектуальных, научных и художественных достижений — и ведущая роль этого в человеческой жизни. Передовыми среди таких идей являются религиозные системы, на сложные структуры которых я пытался пролить свет в других работах19. Затем идут предположения философии; и, наконец, то, что могло бы называться человеческими «идеалами» — его идеи относительно возможного совершенствования индивидов или народов, или всего человечества, и требования, основываемые им на базе таких идей. Факт, что эти его творения не независимы друг от друга, а, напротив, тесно перемешаны, увеличивает сложность не только описания, но и рассмотрения их психологического происхождения. Если мы весьма обще полагаем, что движущая сила всей человеческой деятельности — это стремление к двум сходящимся целям получения пользы и достижения удовольствия, то мы должны предположить, что это также является одним из проявлений цивилизации, которые мы здесь обсуждаем, хотя это хорошо видно только в научной и эстетической деятельности. Нет сомнения, что другие виды деятельности также соответствуют сильным потребностям в людях, — возможно, тем потребностям, которые развиты в меньшей степени. И мы не должны позволять вводить себя в заблуждение суждениями о ценности относительно любой религии или философской системы, или идеала. Думаем ли мы найти в них самые высокие достижения человеческого духа или расцениваем ли их в качестве отклонений, но не можем не признавать, что там, где они присутствуют, и, в особенности, там, где они доминируют, подразумевается высокий уровень цивилизации.

Особенность социальных отношений как характеристика цивилизации

Остается оценить последнюю, но, конечно, не менее важную из характерных особенностей цивилизации: каким образом регулируются отношения людей друг с другом, их социальные отношения — то, что затрагивает человека в качестве соседа, источника помощи, сексуального объекта, члена семьи и гражданина. Здесь особенно трудно держаться в стороне от идеалистических требований и увидеть, что есть цивилизованное вообще. Возможно, мы можем начать с объяснения, что элемент цивилизации выходит на сцену при первой попытке регулирования этих социальных отношений. Если бы такая попытка не была сделана, отношения были бы подчинены произвольной воле индивида: то есть физически более сильный человек решал бы их в пользу своих собственных интересов и инстинктивных импульсов. Ничего не изменилось бы в этом, если сильный человек в свою очередь встретил бы кого-то сильнее, чем он. Человеческая жизнь, в общем, возможна только, когда вместе собирается большинство, которое сильнее, чем любой отдельный индивид, и которое остается объединенным против всех отдельных индивидов. Власть этого сообщества тогда устанавливается как «правая» в оппозиции к власти индивида, которая осуждается как «грубая сила».

Замена власти индивида властью сообщества — решающий шаг к цивилизации

Замена власти индивида властью сообщества является решающим шагом к цивилизации. Сущность этого лежит в том факте, что члены сообщества ограничивают себя в возможностях удовлетворения, принимая во внимание, что индивидуум не знал никаких таких ограничений. Поэтому первая необходимость цивилизации — это правосудие, то есть гарантия, что однажды установленный закон не будет нарушен в пользу индивида. Это не подразумевает ничего относительно этической ценности закона. Дальнейший курс культурного развития, кажется, не имеет тенденцию к созданию закона для выражения нужд лишь маленького сообщества — касты или слоя населения, или расовой группы, — которые, в свою очередь, ведут себя подобно сильному индивиду по отношению к другим, возможно, более многочисленным сообществам людей. Конечным результатом должно быть правление закона, которому все — кроме тех, кто не способен войти в сообщество, — принесли в жертву свои инстинкты и который не оставляет никого — кроме упомянутого исключения — на милость грубой силы.

Развитие цивилизации налагает ограничения на свободу

Свобода индивида не подарок цивилизации. Она была и задолго до любой цивилизации, хотя тогда, правда, это не имело, в основном, никакой ценности, так как индивид едва ли был в состоянии отстаивать ее. Развитие цивилизации налагает ограничения на свободу, и правосудие требует, чтобы никто не нарушал этих ограничений. То, что ощущается в человеческом сообществе как желание свободы, может быть восстанием людей против некой существующей несправедливости, которое, в свою очередь, способно влиять на дальнейшее развитие цивилизации; это может оставаться совместимым с цивилизацией. Но это может также исходить от остатков их первоначальной индивидуальности, которая все еще не приручена цивилизацией и способна, таким образом, стать основой враждебности по отношению к цивилизации. Поэтому потребность свободы направлена против специфических форм и требований цивилизации или против цивилизации в целом. Не похоже, чтобы какое-либо влияние могло бы стимулировать человека изменить свой характер в характер термита. Без сомнения, он всегда будет защищать свое притязание на свободу личности от воли группы. Большая часть борьбы человечества сосредотачивается вокруг единственной задачи обнаружения наиболее целесообразного приспособления — того, что принесет счастье, — между этим притязанием индивида и культурных требований группы. И одна из проблем, которая касается судьбы человечества, это может ли такое приспособление быть достигнуто посредством некоторой специфической формы цивилизации или конфликт является непримиримым.

Цивилизация как специфический процесс изменения человечества

Позволив обычному чувству быть нашим проводником в определении, какие особенности человеческой жизни должны расцениваться как цивилизованные, мы получили ясное впечатление от общей картины цивилизации; но, правда, мы пока не обнаружили ничего, что не является общеизвестным. В то же самое время мы были осторожны, чтобы не впасть в предубеждение, что цивилизация синонимична с совершенствованием, что это дорога к совершенствованию, предопределенная для людей. Но здесь появляется точка зрения, которая может вести в другом направлении. Развитие цивилизации представляется нам как специфический процесс, которому подвергается человечество и где несколько вещей нам очень знакомы. Мы можем охарактеризовать этот процесс в отношении изменений, которые он приносит в знакомые инстинктивные диспозиции людей с целью удовлетворять, в конце концов, экономические задачи нашей жизни. Некоторые из этих инстинктов исчерпываются так, что что-то появляется на их месте, которое мы определяем в индивиде чертой характера. Наиболее замечательным примером такого процесса является анальный эротизм молодых людей. Их первоначальный интерес к экскрементной функции, ее органам и продукту меняется в ходе роста в группу черт, которые мы знаем как бережливость, чувство порядка и чистоты — качества, которые, являясь ценными и приветствуемыми, однако могут усилиться до заметно доминирующих и произвести то, что называется анальным характером. Мы не знаем, как это происходит, но нет сомнения в правильности этого заключения20.

Сублимация инстинкта — особенность культурного развития

Теперь мы увидели, что порядок и чистота — важные требования цивилизации, хотя их жизненная потребность не более очевидна, чем их пригодность в качестве источников удовольствия. В этом пункте мы не можем не поразиться подобием между процессом цивилизации и развития либидо индивида. Другие инстинкты [помимо анального эротизма] вынуждены перемещать условия для удовлетворения, вести их другими путями. В большинстве случаев этот процесс совпадает с процессом сублимации (инстинктивных целей), с которым уже познакомились, но в некоторых случаях эти процессы могут дифференцироваться. Сублимация инстинкта является наиболее заметной особенностью культурного развития; это то, что делает возможным для высшей психической деятельности (научной, художественной или идеологической) играть такую важную роль в цивилизованной жизни. Если поддаться первому впечатлению, то можно было бы сказать, что сублимация — это превратность, которая была возложена на инстинкты целиком и полностью цивилизацией. Но было бы мудрее порефлексировать на эту тему подольше.

Цивилизация создана на отказе от инстинкта

Наконец, и это кажется наиболее важным, невозможно не увидеть, до какой степени цивилизация создана на отказе от инстинкта, насколько это предполагает отсутствие удовлетворения (подавлением, репрессией или какими-то другими средствами) сильных инстинктов. Такая «культурная фрустрация» доминирует над большой областью социальных отношений между людьми. Как мы уже знаем, это является причиной враждебности, против которой приходится бороться всем цивилизациям. Это также налагает серьезные требования к нашей научной работе, и нам нужно будет многое здесь объяснить. Не легко понять, как возможно лишить инстинкт удовлетворения. Это не так безопасно. Если потеря не компенсируется эквивалентно, то можно быть уверенным, что последуют серьезные расстройства.

Но, если мы хотим знать, насколько ценен наш взгляд на развитие цивилизации как на специальный процесс, сопоставимый нормальному созреванию индивида, то мы определенно должны атаковать другую проблему. Следует спросить себя, каким влияниям развитие цивилизации обязано своим происхождением, как оно возникло и чем определяется его ход21.

(Продолжение следует)

  1. Freud Z. Civilization, Society and Religion // Civilization and Its Discontents. Suffolk: Pelican Books, 1987. P. 245—340.
    Продолжение. Начало: Развитие личности. 2002. №1. С. 297—306.
  2. «Тот, кто владеет наукой и искусством, обладает и религией; но тем, кто не владеет этим, обладает религия!»] — И.В. Гете, Zahme Xenien IX (Gedichte aus dem Nachlass).
  3. [В его романе Effi Briest (1895).]
  4. В Die Fromme Helene Вильгельм Буш сказал то же самое на более низком уровне: «Wer sorgen hat, hat auch Likeor» [«У кого есть заботы, есть и брэнди»].
  5. И.В. Гете на самом деле предупреждает нас о том, «что нет ничего труднее переносить, чем последовательность светлых дней».
    [Alles in der Welt laesst sich ertragen,
    Nur nicht eine Reihe von schoenen Tagen. (Weimar, 1810—12.)] Но это, возможно, преувеличение.
  6. Когда в человеке нет специального вектора, определяющего направление его интересов в жизни, то обычная профессиональная деятельность, доступная каждому, может играть роль, обозначенную мудрым советом Вольтера [см. выше]. Невозможно в рамках короткого обзора адекватно обсудить значение работы для расчета либидо. Никакой другой способ проведения жизни не привязывает индивида так твердо к действительности, как акцентированность на работе; потому что работа, по крайней мере, дает ему безопасное место в части действительности, в человеческом сообществе. При этом возможность перемещения большого количества компонентов либидо, таких, как нарциссизм, агрессия ли или даже эротизм, на профессиональную деятельность и связанные с ней человеческие отношения имеет второстепенное значение по сравнению с наслаждением выполнения обязательной функции для сохранения и оправдания своего существования в обществе. Свободно выбранная профессиональная деятельность является источником специального удовлетворения, если посредством сублимации она делает возможным использование существующих склонностей, постоянных или закрепленных инстинктивных импульсов. И все же люди не очень высоко ценят работу в качестве пути к счастью. Они не борются за нее, как борются за другие возможности удовлетворения. Подавляющее большинство людей работают только под давлением необходимости, и это естественное человеческое отвращение к работе вызывает наиболее сложные социальные проблемы.
  7. См. «Формулирование двух принципов умственного функционирования» (1911) [P.F L., II, 41—2] и Лекция 23 из моих Вводных лекций (1916—17) [там же, I, 405].
  8. [Намек на изречение, приписываемое Фредерику Великому: «В моем государстве каждый человек может быть спасен по-своему».]
  9. З. Фрейд далее развивает свои идеи относительно этих различных типов в работе «Libidinal Types» (1931).
  10. [Сноска добавлена в 1931]: Я чувствую необходимым указать, по крайней мере, один из промежутков, которые были опущены в перечислении выше. Никакое обсуждение возможностей человеческого счастья не должно учитывать отношение между нарциссизмом и либидо объектом. Мы хотим знать, что, являясь по существу самостоятельным, имеет значение для расчета либидо.
  11. Freud Z. Civilization, Society and Religion // The Future of an Illusion. Suffolk: Pelican Books. 1987. Р. 226—227.
  12. [З. Фрейд обсуждал этот вопрос достаточно распространенно двумя годами ранее в вводных главах своей работы «The Future of an Illusion».]
  13. [«Kultur». Для перевода этого слова см. примечание редактора в работе: «The Future of an Illusion». Р. 182.]
  14. См. «The Future of an Illusion». Р. 184.
  15. Неполный и тяжелый для восприятия психоаналитический материал все же допускает предположение, которое звучит фантастически, о происхождении этого человеческого подвига. Как будто бы первый человек имел привычку при контакте с огнем удовлетворять свое связанное с этим инфантильное желание гасить его потоком мочи. Легенды, которыми мы обладаем, не оставляют сомнений о первоначально фаллическом представлении о языках пламени, поскольку они стремятся вверх. Тушение огня мочой — тема, к которой все еще возвращаются современные гиганты Гулливер в стране Лилипутов и Гаргантюа, — было, следовательно, видом сексуального акта с мужчиной, удовлетворение сексуальной потенции в гомосексуальном соревновании. Первый, кто отказался от этого желания и сохранил огонь, смог унести его с собой и приспособить для собственного использования. Заглушив пожар собственного сексуального возбуждения, человек приручил естественную силу огня. Это большое культурное завоевание стало, таким образом, наградой за его отказ от инстинкта. Далее, как будто бы женщина была назначена хранительницей огня, который поддерживался в домашнем очаге, потому что ее анатомия делала невозможным уступить искушению этого желания. Примечательно также, насколько регулярно аналитический опыт свидетельствует о связи между амбицией, огнем и мочеиспускательным эротизмом. [З. Фрейд указал на связь между мочеиспусканием и огнем в истории случая «Dora» (1905). Связь между мочеиспускательным эротизмом и амбицией была впервые ясно заявлена в труде «Character and Anal Erotism» (1908). См. также «The Acquisition and Control of Fire» (1932).]
  16. [Лесистые холмы в предместьях Вены.]
  17. [Луи XIV Франции.]
  18. [Известный остров на озере Maggiore, посещенный Наполеоном несколькими днями перед сражением в Маренго.]
  19. [См. The Future of an Illusion (1927)]
  20. См. в моей работе «Character and Anal Erotism» (1908).
  21. [З. Фрейд возвращается к предмету цивилизации как к «процессу» ниже в частях VI и VIII данной работы. Он упоминает это еще раз в своем открытом письме к А. Эйнштейну «Why War?» (1933)]




 

«Развитие личности» // Для профессионалов науки и практики. Для тех, кто готов взять на себя ответственность за воспитание и развитие личности