 |  |
Авторизация
| Главная / Статьи / Archive issues / Развитие личности №2 / 2005 / О проблеме свободы и зависимости человека современной цивилизации: философский очерк |
Проблемы развития и бытия личности
Стр. «12—32»
О проблеме свободы и зависимости человека современной цивилизации: философский очерк*
Тяга к хаосу и отчуждение от Мира и себя самого
Тяга к хаосу как переходу из занудности «житейского» обыденного бытия и возможному пути к бытию высшему, божественному, бессмертному, слиянию с «беспредельным» опасна срывом в «шевелящийся хаос», ведущий в противоположную сторону – к утере себя как человека. С другой стороны, в этой же беспредельности человек ощущает и свой трансцендентный исток, свою родину, свое начало. Создается напряженное состояние – «тоска», связанная с ощущением бесконечности и опасности этого пути и бездонности «бездны», которую нужно преодолеть. Но сама эта опасность также притягательна для бесконечно парадоксального существа – человека, ибо содержит в себе обещание свободы от бренности наличного ограниченного существования. И современные «экстремалы» тоже, большей частью не сознавая этого, стремятся с помощью «сверхпереживаний» заполнить бесконечную пустоту, пропасть своего отчуждения от Мира и себя самого. В основе – страх небытия.
Есть упоение в бою
И бездны мрачной на краю,
И в разъяренном океане
Средь грозных волн и бурной тьмы,
И в аравийском урагане,
И в дуновении Чумы.
Притягательность экстремальных состояний
Всё, всё, что гибелью грозит,
Для сердца смертного таит
Неизъяснимы наслажденья…
Бессмертья, может быть, залог,
И счастлив тот, кто средь волненья
Их обретать и ведать мог.
А.С. Пушкин «Пир во время чумы»
Возможно и переживание своей принадлежности одновременно к обеим сторонам бесконечной «бездны»:
О, вещая душа моя!
О, сердце, полное тревоги,
О, как ты бьешься на пороге
Как бы двойного бытия!..
Ф.И. Тютчев
В разные моменты жизни, в разных психических состояниях тоска, связанная с прикосновением к угрожающему целостности личности «шевелящемуся хаосу », может переживаться одним и тем же человеком по-разному: и как напряженная тоска, и как желанный покой растворения и самозабвенья:
«Всё во мне, и я во всём!..»
Тени сизые смесились,
Цвет поблекнул, звук уснул —
Жизнь, движенье разрешились
В сумрак зыбкий, в дальний гул.
Мотылька полет незримый
Слышен в воздухе ночном...
Час тоски невыразимой!..
Все во мне, и я во всем!..
Чувства – мглой самозабвенья
Переполни через край!..
Дай вкусить уничтоженья,
С миром дремлющим смешай!
Ф.И. Тютчев
Это стихотворение Ф.И. Тютчева, написанное в 1830-х годах, было опубликовано посмертно в 1879 году под названием «Сумерки». А вот описание катарсиса, переживавшегося Л.Н. Толстым при чтении этого стихотворения:
«О том, как однажды Толстой читал его вслух, рассказывает в своем дневнике А.Б. Гольденвейзер. 7 декабря 1899 г . Гольденвейзер навестил Толстого, который был болен: «На столике у него лежал том Тютчева... Заговорили о Тютчеве. На днях Льву Николаевичу попалось в «Новом времени» его стихотворение «Сумерки». Он достал по этому поводу их все и читал больной. Лев Николаевич сказал мне: «Я всегда говорю, что произведение искусства или так хорошо, что меры для определения его достоинств нет – это истинное искусство. Или же оно совсем скверно. Вот я счастлив, что нашел истинное произведение искусства. Я не могу читать без слез. Я его запомнил. Постойте, я вам сейчас его скажу»... Лев Николаевич прочел тютчевское «Сумерки» тихим, прерывающимся голосом, почти шепотом, задыхаясь и обливаясь слезами. Он менее всего «декламировал », но и не произносил стихи как прозу; чтение было мерным, и ритм стиха, несмотря на прерывистость, ясно ощущался» [1].
Двойственность катарсического состояния
В моем личном опыте только один раз и, к сожалению, кратковременно было состояние, о котором я мог бы сказать «всё во мне и я во всём». Это было что-то похожее на описание «космического сознания» Р.М. Бёкком [2]. «К сожалению», потому что в моем случае это было не переживанием «тоски невыразимой », а, наоборот, переживанием бесконечной радости, могущества и уверенности в собственном бессмертии. Как я не пытался удержать это состояние, оно быстро ушло и больше никогда не повторялось. Некоторым же одаренным счастливым натурам дано многократно переживать подобные состояния. (А У. Уитмен, похоже, почти никогда из него и не выходил.) Да почти у всех людей в той или другой степени осознанности и интенсивности может возникать (например, при созерцании красоты, переживании любви) такое двойственное катарсическое состояние восторга и одновременно бесконечной грусти, источник которого трансцендентен, потусторонен, находится за «бездной ». Тогда и появляется «острая тоска в самые счастливые минуты жизни». В смягченной форме тоска проявляет себя как грусть и возникает особое, несколько отрешенное состояние «светлой печали», когда «Мне грустно и легко, / Печаль моя светла».
Переживание поэзии как голоса личности
Нужно сказать, что, если стихи воспринимаются просто как положенный на бумагу текст, вышеописанные переживания могут и не достигаться. Стихотворение должно звучать, произноситься, хотя бы «про себя» со всеми оттенками и интонациями человеческого голоса. (Например, песни Б. Окуджавы, мне кажется, нужно слушать в его собственном исполнении. Другие исполнители не могут передать глубоко личностный их характер.)
Вот две начальных строки стихотворения А. Блока, внутренний ритм, тон и звукопись которых вызывает переживание бесконечной «тоски» уже одним только необходимым в живом звучании, даже «про себя », ударением на слове «пустая» и паузой после него:
Миры летят, года летят, пустая
Вселенная глядит в нас мраком глаз…
А вот его же другое стихотворение, и тоже о созерцании той же «бездны» между занудством обыденности и переживанием высшего состояния души, но другой в это время внутренний настрой души поэта «направил » его к противоположному полюсу бесконечной «бездны» и вместо «тоски» возникло чувство высокого радостного напряжения (вспомним, что в сверхфизическом мире резонирует и притягивается друг к другу качественно сходное):
«И мгновенно житейское канет…»
Есть минуты, когда не тревожит
Роковая нас жизни гроза.
Кто-то на плечи руки положит,
Кто-то ясно заглянет в глаза.
И мгновенно житейское канет
Словно в темную пропасть без дна
И над пропастью медленно встанет
Семицветной дугой тишина.
И напев позабытый и юный
В затаенной затронет тиши
Заглушенные жизнию струны
Напряженной как арфа души.
Здесь без особых пояснений понятно, что в контексте стихотворения «пропасть» и есть та самая бесконечная «бездна», о которой мы, по следам Н.А. Бердяева, размышляем, но вот слова «тишина» и «позабытый » в этом контексте ведут очень глубоко в философско-психологическую область, затрагивая, в частности, проблему антропогенеза, выходящую далеко за пределы данного очерка. Что же касается поэтического чувствования проблемы бесконечности и двойственности «бездны» или пропасти, то я коснулся ее в очерке, во-первых, потому, что она является не только философской, но одновременно глубоко психологической , затрагивающей именно те глубины психики, которые непосредственно связаны с развитием личности и которые не могут быть исследованы методами современной наукообразной психологии, а во-вторых, потому, что поэтическая форма ее «предстояния» человеку, на мой взгляд, является одним из мощных «лекарств» против упомянутых в начале очерка патологических зависимостей.
Нераздельность философии и психологии
Хочу обратить внимание на контрастность состояний души, выраженную в этих двух случаях. В первом случае перед поэтом бесконечная бездна, пропасть, холодная и чуждая его душе, вызывающая чувство безмерного одиночества. Во втором – все «житейское», то есть конечно определенное, бытовое, обыденное, «профанное », все, что сродни суете и хаосу, мгновенно проваливается в эту пропасть без дна и душа уже на том «краю» или «берегу» и возрождается к новой жизни. Примеров таких контрастных состояний души, «захватывающих » бесконечность, парадоксально включающих в свои пределы беспредельность, в поэзии можно привести множество.
Вера в будущее и сомнение в нем
Вот аналогичное переживание, выраженное другим языком и другими образами в другое время. В.В. Маяковский:
Мой стих громаду лет прорвет
И явится весомо, грубо, зримо…
Только вера в прекрасное будущее может породить такие строки, и только глубокое, грустное сомнение – такие:
Я хочу быть понят родной страной,
А не буду понят, что ж,
Над родной страной пройду стороной,
Как проходит косой дождь.
Хочется привести переживание бесконечности в совершенно других образах и другой стихотворной манере. А. Тарковский:
Ни тьмы, ни смерти нет на этом свете.
Мы все уже на берегу морском.
И я из тех, кто выбирает сети,
Когда идет бессмертье косяком.
И, наконец, вернемся снова на два столетия назад. Вот еще один пример разительного контраста переживаний в стихотворениях Г.Р. Державина:
Радость связи с божественным «Ты»
Твое созданье я, создатель
Твоей премудрости я тварь,
Источник жизни, благ податель,
Душа души моей и Царь!
Твоей то правде нужно было,
Чтоб смертну бездну преходило
Мое бессмертно бытие;
Чтоб дух мой в смертность облачился
И чтоб чрез смерть я возвратился,
Отец! – в бессмертие Твое».
И предсмертное стихотворение Г.Р. Державина:
Переживание смертельного одиночества
Река времен в своем стремленьи
Уносит все дела людей
И топит в пропасти забвенья
Народы, царства и царей.
А если что и остается
Чрез звуки лиры и трубы,
То вечности жерлом пожрется
И общей не уйдет судьбы.
«Размах» состояний души личности
В первом отрывке (из стихотворения «Бог») чувствуется непосредственное восторженно-преклоненное, радостное восприятие духовной связи «Я» поэта с божественным «Ты», уверенность в своей причастности к божественному бессмертию. Во втором стихотворении – переживание богооставленности и смертельного одиночества, как в приведенных словах А. Блока о пустой вселенной, глядящей в нас (сквозь нас) мраком глаз. Таков «размах» состояний души личности.
Музыка ставит человека перед выбором вектора развития
Я еще ничего не говорил о музыке, которая требует специального исследования и разговора. Только замечу, что музыка, так же как и поэзия, способна ставить человека перед той же «бездной» и альтернативой между восхождением к тому, что бесконечно выше современного «человека массы», и его падением в бездну дальнейшей «дегуманизации». Та музыка, которая ныне звучит на дискотеках и которой буквально забиты средства массовой информации, а также основная масса музыкальных дисков, кассет и т. п. является мощным заслоном против личностного развития. Психические состояния и заболевания, которые она провоцирует, непосредственно ведут к упомянутой дегуманизации. Уже просто однообразно «долбежный», наркотизирующий ритм разрушающе действует на нервную систему, не говоря о высших психических функциях и душевно-духовных потенциях. В последнее время все больше входит в моду «современная аранжировка » прекрасной музыки прошлого, когда даже в «Колыбельную» В.-А. Моцарта умудряются вводить «долбежно-крутой» ритм. Такая «музыка» может вызвать экстаз, но без катарсиса.
Экстаз без катарсиса – взрыв энергии хаоса
Катарсис – духовно-душевное очищение, гармонизирующее психику, ведущее к гармонии с самим собой и с миром. Экстаз без катарсиса не направлен, не гармонизирован. Это – взрыв энергии толпы, хаоса, часто разрушительный (например, древние вакханалии, современное поведение фанатов на стадионах или слушателей после рок-концертов и т.п.). Впрочем, это типичное поведение «человека массы», принадлежащего современной цивилизации, прекрасно описано Х. Ортега-и-Гассетом.
Поэзия может раскрыть больше, чем философия.
Можно заметить, что в цитировании стихов в данном очерке отдается предпочтение Ф.И. Тютчеву, хотя русская (и мировая) поэзия «перенасыщена» примерами подобного рода. Мне, в данном случае, казалось, что именно неповторимые, глубоко философские интуиции и интонации Ф.И. Тютчева больше всего подходят для выражения того, что я хотел подчеркнуть в данном очерке. Мне близко восприятие Ф.И. Тютчевым природы. Даже там, где он непосредственно в словах не касается этого, она просвечивает как великая охватывающая человека и проникающая в него невыразимая, бесконечная и в то же время близкая, родная, но и вызывающая нешуточный благоговейный страх живая Тайна. В поэзии она проявляется гораздо глубже, чем в рационально отчужденной «классической » европейской философии.
Профессионализм в философии в будущем, мне кажется, будет занимать очень узкую и специальную область, например, историко-философские исследования или анализ философских оснований той или другой специальной области знания, опирающейся на философию как таковую. Философия же в собственном смысле слова не будет профессиональной по той причине, что обычное повседневное человеческое мышление в процессе преодоления отчуждения (даже в определенной конечной области, если в этой области индивид являет себя как личность, то есть как человек) становится фактически философским.
Поэзия – философия, вытекающая из мировосприятия
Почти вся настоящая (приводящая человека в состояние катарсиса) поэзия включает моменты переживания бесконечности, трансцендентности себя и Мира. Есть и философская поэзия (например, многие прекрасные стихи В. Сидорова) или отдельные стихотворения, когда поэт ставит своей сознательной целью выразить подобного рода переживания (например, пушкинское «Пророк»). Но хотелось привести в данном очерке не целенаправленное, то есть опосредованное рассудком выражение этих переживаний, а спонтанное, непосредственное, связанное просто с тем, что поэт – человек, личность (например, то же пушкинское «Погасло дневное светило…», отмечающее в двадцатилетнем А.С. Пушкине глубокую мудрость). И вот мне кажется, что Ф.И. Тютчев являет собой пример человека, философский смысл и окраска лирики которого не были опосредованы рассудком, а непосредственно вытекали из его мировосприятия.
Вот еще тютчевские строки о восприятии им природы:
Поэтическое восприятие природы
Не то, что мните вы, природа:
Не слепок, не бездушный лик –
В ней есть душа, в ней есть свобода,
В ней есть любовь, в ней есть язык...
(Строфа изъята цензурой)
Вы зрите лист и цвет на древе:
Иль их садовник приклеил?
Иль зреет плод в родимом чреве
Игрою внешних, чуждых сил?..
(Строфа изъята цензурой)
Они не видят и не слышат,
Живут в сем мире, как впотьмах,
Для них и солнцы, знать, не дышат,
И жизни нет в морских волнах.
Лучи к ним в душу не сходили,
Весна в груди их не цвела,
При них леса не говорили
И ночь в звездах нема была!
И языками неземными,
Волнуя реки и леса,
В ночи не совещалась с ними
В беседе дружеской гроза!
Не их вина: пойми, коль может,
Органа жизнь глухонемой!
Увы, души в нем не встревожит
И голос матери самой!
И снова Ф.И. Тютчев:
Так связан, съединен от века
Союзом кровного родства
Разумный гений человека
С творящей силой естества...
Скажи заветное он слово —
И миром новым естество
Всегда откликнуться готово
На голос родственный его.
(Из стихотворения «Колумб»)
Человек утерял «заветное слово»
Понять весь современный глобальный кризис, по-видимому, можно, если узнать, когда и как человек утерял (забыл) это «заветное слово», то есть утерял себя и мир, стал «отчужденцем». И опять Ф.И. Тютчев:
Природа – сфинкс. И тем она верней
Своим искусом губит человека,
Что, может статься, никакой от века
Загадки нет и не было у ней.
Природа губит человека, когда он считает, что у нее есть загадка. У нее нет и не может быть ни загадки, ни секрета, потому что она – открытая, но «непостижная уму» Тайна. И эту «непостижность уму», но доступность чувству причастности и любви может отражать поэзия, обладая способностью непосредственного выражения парадоксальности свободы.
Человеческая свобода как вектор трансцендирования
Свобода несет в себе момент абсолютной недетерминированности, несвязанности ничем. Если его нет, то не может быть и свободы. Если же она сводится целиком к этому моменту, то превращается в хаос или ничто. Можно представить, что она связана с бесконечностью. Но бесконечность не может быть фиксированной определенностью, поскольку всякая определенность есть конечность. Остается предположить, что человеческая свобода это некоторая направленность, вектор трансцендирования. И тогда получается, что человеческая свобода это бесконечность между абсолютным хаосом и абсолютным порядком (не могущий быть выраженным рационально парадокс). И сама бесконечность оказывается располюсованной на актуальную, вневременную, где всегда все есть, и потенциальную, представленную как смена, «снятие» во времени качественно определенных конечных форм. Духовно человек принадлежит актуальной бесконечности, а телесно погружен в потенциальную бесконечность.
Бесконечность духа и конечность тела
Приведенные поэтические примеры выражают это основное противоречие его существования: бесконечность духа, которую он ощущает как свое призвание и цель, и конечность тела, не позволяющую осуществить это призвание. Человек как личность чувствует одновременно безграничную радость своего могущества, причастность к бесконечному миру, дарованные ему свободой, и неизбежность конца своего земного существования. Да и сама свобода воспринимается им одновременно как дар и как проклятие. Этот парадокс породил обширную литературу. Н.А. Бердяев – «апостол свободы» – считал свободу несотворенной, первичной даже по отношению к Богу, и потому рассматривал ее не как божественный дар, но как основу всего сущего.
«Дневное сознание» и бессознательное
«Дневное сознание», будучи связано рассудком и конечными формами познания и деятельности наличного, воспринимаемого в основном внешними органами чувств бытия, может быть бесконечным, но односторонне (как, например, бесконечна плоскость в многомерном пространстве). Бессознательная же сторона психики, являясь неограниченной, диффузной, охватывает все бесконечное бытие. Именно она, главным образом, ответственна за развивающую личность непосредственную причастность каждого индивида к целостности Мира, к «всеединству».
«Всеединство» не укладывается в форму философской системы
«Всеединство» – термин, употреблявшийся Ф. Шеллингом (соответствующее понятие имеет корни в античности), усвоенный и развивавшийся многими крупными русскими философами XIX – первой половины XX века. Сам Ф. Шеллинг всю жизнь искал подступы к раскрытию этого всеединства, о чем написана прекрасная книга А.В. Гулыги «Шеллинг» [3], каждая глава которой предваряется эпиграфом из сочинений Ф.И. Тютчева, долгое время бывшего соседом и другом Ф. Шеллинга. Этот, так и не завершенный Ф. Шеллингом поиск, выразился в большом количестве почти законченных работ, но брошенных, мне кажется, по причине невозможности выразить «всеединство» в форме философской системы , к которой, по-видимому, в силу немецкой традиции, он стремился. У большинства русских мыслителей не было стремления заковывать свои идеи в систему (пожалуй, лишь В. Соловьев пытался, не очень настойчиво, это сделать). Поэтому, по мнению некоторых историков философии, Ф. Шеллинг имел большее значение для русской философии, чем для немецкой. В этом отношении можно сказать, что из выдающихся немецких философов Ф. Шеллинг был самый ненемецкий. Ф. Шеллинг по своему «душевному устройству» был близок русской душе, ее «архетипу» (термин К.Г. Юнга).
В.В. Розанов сравнивал народы с цветами: у каждого свой запах, своя форма, цвет, своя красота, жизнь и «характер», а также свое предназначение в истории. Пожалуй, в какой-то степени это и есть характеристики юнгианского «архетипа». Но душевно-духовная глубина человека бесконечна (связана с актуальной бесконечностью), и поэтому обладающие качественной определенностью «архетипы» – не «дно» («дна» здесь просто нет). К «дну» (одновременно и к «вершине»), я думаю, направлен в силу его всемирности «вектор» христианства. (Христианство, по мнению В.В. Розанова, с которым совпадает и мнение А. Меня, «еще не начато, его нет вовсе , и мы поклоняемся ему как легенде». Христианство должно быть радостно, а церковное историческое христианство есть поклонение смерти. Впрочем, В.В. Розанов часто и радикально менял свои мнения и взгляды, будучи в этом отношении несколько похожим на Ф. Шеллинга).
Христианство как идеал и как возможная религия будущего
Христианство есть необходимый человеку, чтобы оставаться самим собой, идеал, как и положено быть всякому идеалу – недостижимый в эмпирической истории, во времени (в потенциальной бесконечности). Осуществленный идеал – уже не идеал. Идеал – вектор, в направлении которого должно в конечном счете происходить трансцендирование. Кстати, и К. Маркс рассматривал коммунизм не как завершенную общественную форму, а как движение , снимающее налично существующую конечную форму. Вера в идеал может сплачивать и превращать толпу в народ, и тогда концентрированная самовозрастающая энергия положительной обратной связи может стать (в отличие от стихийной энергии «пратолпы») разумной силой, вектором движения к идеалу. И наоборот: народ, потерявший веру в идеал, лишенный сознания своей исторической предназначенности, выражающей разворачивающийся в потенциальной бесконечности его «архетип», «дегуманизируется», энтропируется, распадаясь в хаотическую деморализованную толпу, принимая за полноценную человеческую свободу именно тот ее момент или полюс, который, будучи ничем не детерминирован, роднит ее с лишенным вектора страшным, «древним», но «любимым» и «родимым» «шевелящимся хаосом». Народ, превращающийся в толпу, все более начинает походить на «пратолпу», обнаруживая признаки, отмеченные И. Ачильдиевым: составляющие толпу индивиды постепенно теряют собственно человеческие личностные качества и становятся лишь безликими членами толпы.
Абсолютная свобода недоступна человеку
Итак, абсолютной свободой, абсолютной независимостью человек обладать не может. Он погружен в бесконечное число различного рода зависимостей. И если мы хотим помочь ему освободиться от какой-то зависимости, то неизбежно рискуем оставить его в плену других (или даже создать новые). Насколько эти другие более «человечны» – вопрос исключительной сложности. Его решение предполагает установление хотя бы какой-то иерархичности этих зависимостей. Обычно общество считает неприемлемыми, патологическими те из них, которые нарушают «общественный порядок» или считаются вредными для здоровья. Но если само общество патологично , то вопрос начинает запутываться. Например, большинство крупнейших философов считали и считают, что капитализм для современного человечества – нечто вроде раковой опухоли, и поэтому все, что идет от господства рыночной экономики, направлено против человека, против личности. Тратятся сотни миллиардов долларов на то, чтобы охватить как можно большее количество населения патологическими пристрастиями, «зомбировать» его, буквально перевернув иерархию ценностей и понятий «нормального» (для данного общества) человеческого сознания. Практически все средства массовой информации всей своей технической и античеловеческой мощью направлены на дезориентацию сознания обывателя, его развращение, размельчение, запугивание. Большая часть информации – информация пугающего, зловещего характера, погружающего человека в глубокую депрессию. Педагоги, психотерапевты, родители, пытаясь помочь детям стать личностями, должны иметь в виду, что выступают против всего, связанного с господством вещности, социально-идеологического пресса, стремящегося эту личность подавить и уничтожить. Без сверхчеловеческого идеала не может образоваться ни личность, ни народ.
Несколько слов о России
Моя статья «Глобальный кризис современности и Россия» [4] начиналась словами: «С первых шагов нашей «перестройки» меня преследуют два вопроса, которые, на мой взгляд, необходимо было поставить нашим «реформаторам» в самом начале, чтобы затем соотносить с ними все дальнейшие цели, программы и действия <…>.
Первый из них: «Кто мы такие – русские; что можно и нужно делать в этой стране, а что нельзя?» Второй: «Где истоки разворачивающихся на наших глазах глобальных кризисов (от экологического и демографического до «дегуманизации человека») и какова роль России в этом общемировом процессе?».
Превращение народа в массу обывателей
С тех пор прошло двенадцать лет. Что касается первой части второго вопроса, то западноевропейская и русская философия в течение последних четырехсот лет отвечала на него твердо и однозначно: во всеобщности рыночных отношений и развивающемся на ее основе капитализме. Что касается судьбы России, то по этому вопросу возникла обширная и глубокая философская литература. Не вдаваясь в глубину проблемы (она в некоторой степени развернута в упомянутой статье), можно, однако, сказать, что именно происходит в России сейчас. Одновременно возникает и третий вопрос: почему никто из наших современных ведущих политиков ни словом не обмолвился о первом вопросе и об упомянутой литературе? Частично, по-видимому, по невежеству и неграмотности, а частично потому, что в России в настоящее время наши «власть предержащие » проводят настоящий геноцид. Народ теряет свою целостность, определяющуюся неповторимой качественной спецификой его «архетипа», и превращается в «народонаселение» – массу обывателей («человеков массы», по выражению Х. Ортега-и-Гассета), в умах которых царит хаотическая растерянность, поддерживаемая и навязываемая средствами массовой информации. А для хаотического, неиерархизованного, не ориентированного на сверхчеловеческий идеал состояния психики характерна внутренняя напряженность, переизбыток энергии хаоса и потребность от него освободиться, перейдя в ту или иную форму определенности, что характерно для толпы со всеми указанными выше разрушительными для человека ее свойствами.
Располюсованность «архетипа» русской души: либо святость, либо свинство
«Коэффициент толповости», являющийся в современных условиях у русского человека одновременно его преимуществом и его недостатком**, достаточно высок, что ставит его в положение особо острой выявленности двух бесконечных полюсов, описанное в вышеприведенных поэтических примерах именно из русской поэзии, – над бездной, из которой легко перейти на путь становления личности, но также легко скатиться и на путь «дегуманизации». И невозможно (и не нужно!) удержаться на «середине». Иногда этот максимализм, располюсованность «архетипа» русской души выражали словами: «либо святость, либо свинство».
Легкость перехода состояния толпы от одного полюса к другому хорошо известна и неоднократно использовалась ораторами, полководцами и разного другого рода людьми. Существует рассказ о А.В. Суворове, в одном из сражений повернувшем свои войска от состояния паники к мощному наступательному порыву, для чего он вырвался вперед перед бежавшими войсками с криком «Заманивай!» и оказался, таким образом, лидером бежавшей толпы. А толпа без раздумья повинуется лидеру. Это позволило ему очень быстро перевести состояние паники в состояние возглавляемой им сокрушительной атаки.
Примеров, подобных вышеприведенному рассказу о А.В. Суворове, свидетельствующих о легкости перехода в противоположные состояния, можно привести множество. Но в данном случае речь идет о качественно определенных, следовательно, конечных состояниях (под ними, или, если угодно, над ними) находится, обеспечивая возможность их проявления в наличном бытии, бесконечная трансцендентная парадоксальность человека как такового. Эта парадоксальность обеспечивает, с одной стороны, возможность человеческой свободы, с другой – несет в себе опасность срыва в хаос.
Опасность неустойчивохаотического состояния народа
Человек недобросовестный и достаточно волевой может использовать в своих корыстных целях неустойчиво- хаотическое, близкое к толпе состояние народа, превратив его в руководимую им, несущую в себе концентрированную и направленную энергию хаоса толпу, а также поменять эту направленность на противоположную. Перед ним открываются колоссальные возможности использования энергии толпы в диапазоне от мощного наступательного порыва до панического бегства.
Движение от святости к свинству
«Святая Русь» переживала свое акме в XV–XVI веках. Но уже к концу XV века в православной церкви наметились разногласия (между «иосифлянами» и «нестяжателями»). Победа иосифлян (которых мы бы сейчас назвали «государственниками») как бы уже наметила будущую судьбу русской исторической (но не мистической) православной церкви – подчиниться власти «князя мира сего». Раскол на старообрядцев и никониан к середине XVII века, видимо, можно считать началом конца «Святой Руси». После отмены патриаршества и превращения церкви в придаток государства Петром I ( 1703 г .) альтернатива «либо святость, либо свинство» все более склонялась в сторону свинства. Тем не менее, несмотря на попытки начальства изменить «архетип» русского народа, на ослабление религиозного единства, выразившееся в быстром нарастании числа различных сект (большинство этих сект ставило целью революционное изменение всего человека – физическое и духовное – причем в сторону сохранения «архетипа» русской души), народ еще оставался народом, а не толпой, что и доказал в войне 1812 года. В то время как сектантство быстро распространялось в малообразованных слоях русского общества (прежде всего в крестьянстве), в образованной части общества также быстро распространялось и масонство. Но в конце XIX – начале XX века ускоренное и в материальном плане весьма успешное развитие капитализма (громадный годовой прирост промышленной продукции, строительство железных дорог, рост торгового оборота и т.д.) пришло в такое противоречие с душевно- духовной сферой, с тем самым «архетипом» русской души, что буржуазно-демократические преобразования не удались. Возвращаясь к сравнению В.В. Розанова, можно сказать, что Россия – не тот цветок и несет в себе не то предназначение, которое связано с капитализмом, буржуазной демократией, господством денег и т. п. Впрочем, то же самое можно сказать и о человечестве в целом. Но Россия в этом смысле наиболее остро чувствующая, болевая точка глобального процесса «овеществления» (как бы сказал Н.А. Бердяев, «объективации») жизни.
Сила и мощь сверхчеловеческих целей и идеалов
Успех большевиков в 1917 году связан был, во-первых, с подсознательным протестом основной массы народа против капитализации России, во-вторых, с тем что снова были поставлены сверхчеловеческая цель и идеал (напомню, что человеку, чтобы быть самим собой, то есть личностью, надо быть бесконечно больше себя). Провозглашенные большевиками принципы коммунизма, за исключением методов и сроков его достижения, были практически теми же, что и принципы жизни религиозных общин раннего христианства. Большая часть интеллигенции, получившая западное образование (за исключением части поэтов, писателей и большой части философов), увидела в русском народе проявленное развитием капитализма «свинство» и не увидела не позволившую тем же развитием в достаточной степени воплотиться «святость». В части народа, пошедшей за большевиками, они видели (и в основном справедливо) хамство, восставшее против их «духовных» ценностей. Но и мир этих, с позволения сказать, «ценностей» был в большинстве своем довольно странным: причудливая смесь «добродетелей », считавшихся ими христианскими, с антихристианскими «добродетелями» буржуазного капиталистического общества (частная собственность, буржуазная демократия, соответствующее ей правосознание и система права, провозглашавшая юридическое равенство граждан перед законом и различного рода «свободы»). Это и было, на мой взгляд, основной причиной гражданской войны.
Вера восстанавливает народ из толпы
Октябрь 1917 года был не победой ничтожной кучки большевиков, за которыми вдруг пошли сознательно уверовавшие в коммунизм миллионные – в основной своей части – крестьянские массы. Посулы большевиков упали на подготовленную почву: глубоко подсознательное мощное сопротивление развитию в России капитализма, ощущение, что это развитие противоречит исторической предназначенности русского народа. Кроме того, снова в сознании народа появился идеал и его воплощение – В.И. Ленин, а следовательно, вера , восстанавливающая народ, почти распадающийся в толпу. В дальнейшем именно вера в идеал, в своей «архетипической» глубине сближающийся с принципами первохристианства, и «культ личности» И. Сталина как воплощение (хотя бы в действительности и ложное) в сознании народа идеала, вера в И. Сталина как харизматического лидера помогли победить немецкий фашизм и показали, что советский народ это именно народ, а не толпа .
Для меня это также показатель верности основного предположения моей статьи 1992 года о том, что русский «архетип» настолько остался недовоплощенным из метаистории в эмпирическую историю, что, несмотря на всю жестокость этой истории, многочисленные попытки (свои и иностранные) его уничтожить не удались, поскольку не смогли добраться до его метаисторических корней.
Последняя и самая мощная попытка, разворачивающаяся на наших глазах, – «перестройка» с внедрением в России господства рыночных отношений, сознательно и целенаправленно ставит своей целью истребление этого «архетипа», то есть русского народа как такового с его духовно-душевными качествами. Я уповаю на то, что раньше развалится капитализм. Это позволит, наконец, русскому народу в полной мере проявить вторую сторону своего максимализма, то есть святость вместо свинства.
Неопределенность, «размытость» русской души – обоюдоострый дар, одновременно и благо (возможность расширения, всеохватности, трансцендирования за пределы самой себя, творчества) и зло (некритичность, легкая внушаемость, готовность следовать как стадо баранов за любым козлом) – позволяет различного рода проходимцам, используя современные «сильнодействующие » средства массовой информации, манипулировать «общественным» (в кавычках, потому что оно уже в значительной степени не «общественное », а «толповое») мнением в интересах западных и внутренних врагов России, стремящихся во что бы то ни стало уничтожить основу жизни народа, делающую его уникальным и неповторимым.
Религиозная вера как единственно возможная опора
Мне кажется, что в таких современных условиях всеобщего предательства, распада и разложения («энтропии истории») единственным, на что можно опереться, является религиозная вера.
Вернемся к блоковскому стихотворению, строки из которого взяты в качестве эпиграфа к очерку.
«Не сходим ли с ума мы в смене пестрой / Придуманных причин, пространств, времен?»
Миры летят. Года летят. Пустая
Вселенная глядит в нас мраком глаз.
А ты, душа, усталая, глухая,
О счастии твердишь, – в который раз?
Что счастие? Вечерние прохлады
В темнеющем лесу, в ночной глуши?
Иль мрачные порочные услады
Вина, страстей, погибели души?
Что счастие? Короткий миг и тесный,
Забвенье, сон и отдых от забот…
Очнешься – вновь безумный, неизвестный
И за сердце хватающий полет…
Вздохнул, глядишь – опасность миновала…
Но в этот самый миг – опять толчок!
Запущенный куда-то как попало,
Летит, жужжит, торопится волчок!
И, ухватясь за край скользящий, острый,
И слушая всегда жужжащий звон,
Не сходим ли с ума мы в смене пестрой
Придуманных причин, пространств, времен?
Когда ж конец? Назойливому звуку
Не станет сил без отдыха внимать…
Как страшно все! Как дико! – Дай мне руку,
Товарищ, друг! Забудемся опять.
1912 г .
Трагизм отчуждения
Это стихотворение – ключевое к поставленной в очерке теме. Оно прекрасно характеризует психическое состояние человека в нашем безумном, перевернутом, сбесившемся на почве денег мире. Не напоминает ли оно по ощущению напряженности трагизма «богооставленности» (отчуждения) многие другие строки стихотворений русских поэтов? Хотя бы это, пушкинское:
«Жизнь, зачем ты мне дана?»
Дар напрасный, дар случайный,
Жизнь, зачем ты мне дана?
И какою силой тайной
К смерти ты присуждена?
Кто меня враждебной властью
Из ничтожества воззвал?
Душу мне наполнил страстью,
Дух сомненьем напитал?
Цели нет передо мною,
Сердце пусто, празден ум.
И томит меня тоскою
Однозвучный жизни шум.
Максимализм русской души
В обоих стихотворениях выражен максимализм русской души, то ее свойство и состояние, которое требует иного мира, отрицает, осознанно или нет, суету, бессмысленность и античеловечность окружающего, воспринимаемого сознательно или бессознательно индивидом как пустоту внутри собственной души, которая должна была бы быть заполнена смыслом жизни. СМИ современной цивилизации, особенно телевидение, создавая видимость заполнения этой пустоты «бездны»), в действительности ее расширяют и углубляют, являясь доселе неиспытанным агрессивным, массовым средством наркотизации и «зомбирования» населения, превращая человека в «психоробота».
Тяга к экстремальности как бегство от отчуждения
Это, на мой взгляд, в условиях вещного отчуждения наиболее общий и сильный импульс, толкающий к алкоголизму, наркомании, стремлению переживать «экстремальные ситуации», сходя с ума, стрелять в своих же товарищей и т.п. Мне кажется, что современных «экстремалов» толкает на экстремальные переживания потребность пробиться сквозь стену отчуждения к непосредственности переживания себя в мире, что воспринимается (и правильно воспринимается!) как обретение себя в себе и мире, как схватывание, может быть, и на мгновение, за «ось» «волчка» вместо занудно длящегося цепляния «за край скользящий острый », как «бессмертья, может быть, залог».
Нужно учесть, что с пушкинских времен до нашего времени вещное отчуждение человека, механичность и технологичность нашей цивилизации колоссально возросли, и современного человека буквально съедает технологическое отношение к миру. Поэтому то, что когда-то испытывали чувствительные поэтические натуры, потом «лишние люди», становится, во-первых, привычным и массовым, во-вторых, принимает формы большей частью не поэтические, а самых низших, грубых инстинктов. В этом смысле мир А. Блока уже далеко не мир А.С. Пушкина, я не говорю о нынешних временах преступного тотального внедрения в Россию рыночной экономики.
Тотальное отчуждение современного человека
Наш современник перестал адекватно воспринимать и понимать окружающую действительность. Он не чувствует бесконечности своей собственной природы, а потому для него не существует сознательно переживаемых периодов богооставленности (тотального отчуждения). Между тем эта бесконечность на глубоко бессознательном уровне живет в нем и требует своего проявления. Это выражается в неудовлетворенности всем конечно- вещным, прежде всего социальным, миром, который его окружает. Его душа ищет способы самореализации, самовыражения. Такими ближайшими способами оказываются различного рода акцентуации и зависимости. «Переливая» в них основную долю своей психической энергии, он в конечном счете становится их рабом. Но вернемся к блоковскому стихотворению. Представим себе, что «волчок» этого стихотворения и есть этот мир. Ось волчка это вертикаль, соединяющая человека и Бога, то есть то самое непосредственное отношение «Я–Ты», являющееся основанием антропогенеза, о котором мы говорили выше, иерархически высшее (бесконечное), обладающее бесконечной энергией, зависимость, превышающая все остальные возможные зависимости. Между тем поэт видит человечество как ухватившееся не за ось, а «за край, скользящий, острый », наполненный всегда надоевшим звоном, то есть той суетой жизни, которая не должна занимать человека- личность. И поэтому на вопрос «Не сходим ли с ума мы в смене пестрой придуманных причин, пространств, времен?» мы можем ответить положительно: «Да, сходим». (Кстати, эта строфа несет в себе такой глубокий философский смысл, что я не рискую касаться его в данном коротком очерке). Этот край «волчка», «скользящий, острый», – последняя надежда в состоянии современного отчуждения сохраниться в своем человеческом качестве.
Религиозная вера – «ось», соединяющая человека с Богом
И все дело в том, что нет другого способа преодоления отчуждения, как ухватиться не за край, а за « ось », за вертикаль, где вместо суеты есть вектор, направленный в сторону актуальной бесконечности, что может быть, источником бесконечной энергии, позволяющей преодолевать любые конечные зависимости. Но это значит иметь в себе религиозную веру . Другого способа, может быть, в силу собственной ограниченности, я не могу себе представить (возможно, только современные «экстремалы» в короткие мгновения испытывают состояния «ухваченности» за « ось »). Но это выводит нас уже в совершенно другую (и тоже бесконечную) сферу мировосприятия и радикального преобразования сознания и образа жизни. В течение многих лет я не понимал настоящего смысла молитвы как поддержания связи с « осью » – вертикалью актуальной бесконечности. Особенно мне было непонятно правило некоторых религиозных направлений (например, исихазма): «непрестанно молитеся». И только узнав реальную силу и энергию мысли и слова, я понял, что исихасты считали необходимым поддержание с помощью молитвы непрерывной связи с первоисточником человеческой жизни.
Первичная зависимость от связи с Богом освобождает от конечных зависимостей
Таким образом, я не вижу в наше время другого и массового способа спасения человека от всех конечно определенных зависимостей, кроме восстановления его первичной зависимости от бесконечного, трансцендентного отношения собственного «я» с бесконечным божественным «Ты». Эта бесконечность и определяет собою парадоксальную человеческую свободу , адекватную ему как бесконечно-конечному трансцендирующему существу, освобождающую его от всех конечных форм зависимостей (и созависимостей). При этом абсолютный порядок и его противоположность – абсолютный произвол оказываются лишь вторичными виртуальными никогда не реализующимися побудительными возможностями, подчиненными человеческой свободе. В русской, неустойчивой, не устоявшейся, полностью не воплотившейся в потенциальной бесконечности, в господство вещности, душе (будем надеяться, что это никогда с нею и не случится) весь описанный выше максимализм является непосредственным выражением ее архетипичности. Заметим также, что переход между энергетически заряженными противоположными полюсами в сверхфизической области бесконечно более легок (а в России вся ее наиболее глубокая поэзия и литература насыщена описанием именно таких переходов), чем существенный сдвиг с области «середины» (всякого рода «консенсусы»), которая обречена на энтропийный распад.
Контрастность максимализма души русского человека
Выше говорилось о том, что максимализм русской души иногда выражали как ее устремленность либо к святости, либо к свинству, которые зачастую уживались в одном человеке, непредсказуемо проявляясь в разное время и в разных ситуациях (а иногда и одновременно). Поскольку в настоящее время все наши СМИ и условия жизни толкают русского к воспитанию в себе и проявлению свинства, хочется закончить опять же стихотворными строками А.К. Толстого, указывающими на проявление в русской душе хотя бы некоторых свойств противоположного полюса ее архетипа:
Горними тихо летела душа небесами,
Грустные долу она опускала ресницы;
Слезы, в пространство от них упадая звездами,
Светлой и длинной тянулись за ней вереницей.
Встречные тихо ее вопрошали светила:
«Что ты грустна? и о чем эти слезы во взоре?»
Им отвечала она: «Я земли не забыла,
Много оставила там я страданья и горя.
Здесь я лишь ликам блаженства и радости внемлю,
Праведных души не знают ни скорби, ни злобы,
О, отпусти меня снова, Создатель, на землю,
Было б о ком пожалеть и утешить кого бы!»
Эпилог
Объединение усилий философии и психологии для понимания человека в его развитии
Все, что написано в этом философском очерке, столько же относится к области философии, сколько и к области психологии. Но это не научная психология. Это очерк не научно-психологический, а философско-психологический. Я много говорил и писал о невозможности независимого друг от друга существования философии и психологии, о том, что «в своем раздельном существовании они обе вырождаются» [6], что в их раздельности нельзя пытаться исследовать антропогенез. А без того или другого представления об антропогенезе в целом (пусть гипотетического, поскольку антропогенез в целом есть Тайна «непостижная уму») невозможно качественно определиться ни индивиду, ни народу, ни человечеству в переживаемом периоде истории, а следовательно, и невозможно иметь основания для предположения о будущем, долженствующем определять направление деятельности в настоящем, поскольку ближайшие цели должны быть детерминированы наиболее далекими, качественно представимыми в настоящее время. А диалектический ход истории, ее «фазовый» характер приводит к тому, что ближайшая цель, могущая обеспечить движение к отдаленной будущей, может быть в историческом настоящем совершенно не похожей на желаемую будущую, что всегда и приводило реформаторов и революционеров к «правоте не во время».
В упомянутой статье 1992 года я пытался представить лишь один диалектический переход антропогенеза от развития, направленного человеком на себя, к развитию «материального тела цивилизации», неправильно, по моему мнению, названного «неолитической революцией» и приведшего к современному глобальному кризису. Для целей, поставленных в статье, уже этого поверхностного и неполного представления было тогда достаточно. Для углубления в проблемы, затронутые в данном очерке, мне кажется, требуется более глубокое погружение, связывающее происхождение человека с эволюцией всей земной природы. Оно соответствует и моей собственной философской эволюции за время, прошедшее с тех пор.
*Окончание. Начало: Развитие личности. 2005.№1. С. 43–75.
**О причинах этого я здесь не говорю, отсылая читателя к упомянутой выше статье, а также книге [5].
- Гольденвейзер А.Б. Вблизи Толстого. Гослитиздат, 1959. С. 56–57.
- Бекк Р.М. Космическое сознание. Пб. 1915.
- Гулыга А.В. Шеллинг. М., 1994.
- Арсеньев А.С. Глобальный кризис современности и Россия // Континент. 1992. № 3.
- Арсеньев А.С. Философские основания понимания личности. М., 2001.
- Там же. С. 480.
«Развитие личности» // Для профессионалов науки и практики. Для тех, кто готов взять на себя ответственность за воспитание и развитие личности