 |  |
Авторизация
| Главная / Статьи / Archive issues / Развитие личности №1 / 2006 / Юность мэтра |
Личность в контексте культуры
Стр. «173—185»
Юность мэтра*
Дмитрий Исидорович Митрохин родился 15 (27-го по стилю новому) мая 1883 года в городе Ейске на берегу Азовского моря.
«Читать и рисовать тянуло меня с ранних лет»
Дмитрий был с рожденья не очень-то здоровым мальчиком. Якобы он поздно начал говорить, а также и ходить. (Зато художник сам писал: «читать и рисовать тянуло меня с ранних лет» [1]). Слабенького мальчика лечили тем, что приносили к морю и укладывали на песок, нагретый солнцем, песком же присыпали, чтобы прогревать его. Думается, что и воздух с моря (тогда еще, наверное, экологически негрязного) был для него полезен. Летом был курортом двор с фруктовыми деревьями, цветами. К сожалению, в роду Митрохиных были случаи заболеваний tuberculum'ом (туберкулезом), но Дмитрия такая участь миновала.
Деды и родители
Отнести семью Митрохиных скорее надо к бедным. Дед Егор Никитич был рожден в Тамани. Был он кантонист, военный фельдшер с маленькою пенсией в отставке. Сын Исидор в 10 лет пошел на службу к одному купчине-армянину. Будущий отец художника, по словам Л. Чаги [2], был человеком мягким и мечтательным и влюблен был в чтение. А когда женился, получив приданое (хотя и скромное), то читал уже помногу, и его кумиром был никто иной как Гоголь. Мать же Мити Васса (Василиса) Наумовна была особой властною, суровой. По рассказам Мастера отец работал продавцом в табачной лавке. Продавец-то продавец, но… знал и пару языков помимо русского – разумеется, не матерные, а армянский и турецкий.
Дед другой – Наум Степаныч Чага, сын казацкий в Ейск пришел с Кубани, был неграмотным босым подпаском. Сильный и недюжинный характер и, конечно же, талант способствовали превращению его в купца и в городского голову. Но в судьбе Наума был зигзаг. Как-то он купил по случаю печатные станки, но не перепродал их, а обустроил типографию и настолько увлечен был ею, что забросил всю свою торговлю и свой пост начальника. Эта типография (якобы единственная в городе) оказалась замечательным подарком (в смысле познавательном) для будущей звезды российской иллюстрированной книги, а тогда мальчишки – внука дедушки-хозяина. Там познал он таинство печати, не цветной, но все же. Видимо, он сам свершал волнующие акты набиранья текста, верстки и особенно тиснения набора, иллюстраций. Там, в частности, печатали на красочной (цветной) бумаге завлекательные объявления размером в два аршина приезжавших в Ейск бродячих цирков и паноптикумов. Много позже мэтр писал: «С наборщиками и печатниками – дружба » и: «Слова “верстатка”, “шпона”, “шпация”, “литера”, “кегль”, “клише”, “корректура” знакомы с детства » [3].
Книги и журналы детства
В глуши, в семье мещанской в непросвещенном веке девятнадцатом, эти люди интересовались чтением, в доме было много книг, журналов. «И мать, и отец любили читать, в доме с детства помню книги и журналы «для семейного чтения», с большим количеством иллюстраций». «В доме деда <…> были журналы и книги 1860-х годов – «Сын отечества», «Ваза», журнал мод, «Огонек» Германа Гоппе на розовой бумаге. Среди книг – Мартын Задека («глава халдейских мудрецов, гадатель, толкователь снов»), многотомные «Приключения, почерпнутые из моря житейского» Вельтмана» [3]. Интересны и подробности у Воинова, написавшего, что были «… неизбежная “Нива” и “Родина”. Некоторые из этих детских впечатлений на всю жизнь врезались в память художника; так он отчетливо помнит карикатуру Степанова (?), изображавшую франта, носящегося по пасхальным визитам; фигура его, стилизованная в виде яйца, особенно привлекала его детское воображение. Затем он помнит ксилографии Брожа и друг. в «Огоньке», а иллюстрации М.О. Микешина к лермонтовскому «Боярину Орше» вызывали в нем какой-то суеверный страх и жуть. В нем уже тогда возникла страсть к рисованию, и он тщательно копировал из этих журналов многие из любимых картинок. <…> до 18 лет ему не пришлось видеть ни одной картины, писанной масляными краска- ми. Только по окончании реального училища, приехав погостить в одну из станиц Кубанской области, он в доме местного адвоката впервые увидел образцы масляной живописи, исполненной одним из родственников хозяина, польским художником, работавшим в Париже в plein air; здесь же он видел исполненную им же прекрасную копию с картины О. Кипренского – «Мальчик-садовник». Эти картины поразили юношу своею свежестью и яркостью красок» [4].
В юности узнал великих рисовальщиков
Но настоящим кладом для будущего мэтра был его неблизкий родственник того же «клана» Чаг (фигура необычная, особенно для Ейска), о нем поведал мне сам Мастер (видимо, речь шла о дядюшке двоюродном Петре Трофимовиче – см. [5]). Некогда он был весьма богатым человеком, но состоянье свое пружил, употребив его на путешествия. В Пиренеях, в походе альпинистском лишился он ноги. Приехав в Ейск, открыл торговлю парфюмерную (тогда для этого, наверное, не нужно было отдавать немереные суммы взяток). Но, к сожаленью, и покупать «парфюм» в таком «райцентре», каким был Ейск, тоже было некому. Дело не пошло. Однако если великий мэтр Митрохин в веке XX не смог бы выписать в Москве из Франции даже простой брошюрки, то его ничем не знаменитый родственник в такой «дыре» как Ейск в веке XIX выписывал и книги, и журналы прямо из Парижа. В « Автобиографии » Мастер вспоминает “Figaro illustr й ”, “Illustration”, “Le Monde moderne”. И пишет далее: «От него я впервые услышал имя Стейнлена (Thйophile Steinlen). Он мне показал маленькую книжку Аристида Брюана “Dans la rue” (“На улице”) с рисунками Стейнлена. <…> В ней множество трепещущих жизнью набросков уличных типов: бездомники, кутилы, уличные певцы, рабочие» [6]. Мастер говорил, что в журналах родича он открыл рисунки гениев – особо им любимого А. Тулуз-Лотрека и О. Родена. К сожаленью, этот интересный и важный для мальчика Митрохина родственник «не захотел жить дальше – отравился…»
Побывав в соседнем Таганроге, Дмитрий впервые увидел номера еще и ныне непревзойденного у нас журнала «Мир искусства»! Так редкая, возвышенная страсть юнца была поддержана в условиях отсталой южнорусской глухомани. В Ейске Дмитрий познакомился и с местным живописцем – «милым, добрым, бедным», по его словам, который делал портреты купцов по их заказам. Сам рисовал, и видно, много.
Разорение семьи
Но жизнь семьи была не легкой, она испытывала постоянные нехватки. Большим ударом для нее яви- лось изуверское деянье кредитура – в городе известного ростовщика и одновременно чина полицейского (пристава). Наступил ужасный день, когда злодей не стал ждать выплаты ему отцом кредита и отобрал их дом и все имущество. Мэтр вспоминал три четверти столетия спустя, как его матери пришлось укрыть в сарае ложки. Разоренная, лишенная жилья семья перебралась в дом деда довольно маленький (в котором в год изложенья этой притчи (1965) еще жили сестра художника Марья Исидоровна, бывшая учительница гимназии, и брат с их близкими). «С тех пор, – говорил Д.И., – я возненавидел кредиторов (заимодавцев)».
Позже, в 1968-м, Дмитрий Исидорович рассказал, что этого злодея во время революции толпа буквально разорвала на какой-то площади.
Из рассказанного Мастером еще запомнилось, что младшая дочь, кажется, второго деда (то есть тетка Мити) сумела завладеть имуществом ее отца (видимо, и типографией). «Она играла в клубах в карты и была особой отвратительной!».
Юношу интересовало лишь искусство
Однако приближалось время окончания реального училища, надо было думать о дальнейшем обучении. «Меня интересовали только искусство, только книга [графика для книги]» – рассказывал Д.И. Но что же даст профессия художника, обеспечит ли существованье, какое это будет место, положенье в обществе? Дмитрий наблюдал чрезвычайно низкий статус в городе и бедность ейского служителя дел аполлоновых. В малокультурном, глубоко провинциальном Ейске на художника смотрели как на изгоя, «как на человека ничтожного, никчемного, зловредного».
Может быть, все это обсуждалось и с родителями. Но известно, что решенье было принято: он поступает в институт технический. Однако тайно Дмитрий якобы послал прошенье (заявление) в Москву, в Училище ** – так писала Чага [7].
«Бог помог»
В 1902-м с ейскими товарищами К. Шутко и Агабабовым (инициалы неизвестны) 19-тилетний Митя отправился в Москву. В письме к сестре Марии (от 05.06.62) Дмитрий Исидорович вспоминал: «… поехал в Москву сдать документы в Железнодорожный институт, а сдал их в Школу живописи, ваяния и зодчества (что на Мясницкой, напротив Почтамта, как тогда говорилось), был там допущен к экзаменам, выдержал их и был принят <…>» [8].
Но что такое значит «выдержал», «был принят»?
В училище в тот год (1902-й) имелось только 30 свободных для приема мест, а поступающих – 158! Но беда-то в том, что «… все держащие [экзамены] учились рисовать в разных школах, готовились, а я ведь нигде рисованию не учился… Только на Бога надеюся <…> помолитесь, чтобы Бог помог мне экзамены выдержать », – так объясняет и взывает к папе с мамой Дмитрий в письме от 04.09.02 [9]. Неподготовленность в сравнении с другими – узнать это для юноши, конеч- но, было шоком. Но руки он не опустил – экзамены держал.
Чудо совершилось
И чудо совершилось – «Бог помог». Большинство из тех, кто по 5 лет учились рисованью в школах или с репетиторами, провалились, а не учившийся нигде, ни у кого абитуриент Митрохин экзамен выдержал. «Папа! Мама! Милые мои! Вот-то радость! Сегодня иду в училище, мрачный, узнать результаты моих работ. Дохожу до него, вдруг навстречу Воробьев. Сияет, кричит: ты, брат, принят! Ура! Я едва поверил. Вхожу в училище и вижу: действительно мое имя в числе поступивших. Да еще пятым! Ведь вы подумайте: там 130 человек готовились исключительно по рисованию в частных школах и у художников – и все провалились. А я нигде не учился. Бог помог. Если бы вы знали, как я рад. Ведь в этом для меня все …», – сообщает юноша родителям в письме от 06.09.02 (выделено мною. – В.Ф. ) [10].
Он – ученик больших художников
Свершилось невозможное! Он в Москве, по мненью многих, в самой лучшей художественной школе. С восторгом мальчик пишет папе с мамой, какие здесь учителя – крупнейшие художники России: Виктор Васнецов, К. Коровин, Валентин Серов, Л. Пастернак… Правда, непосредственные учителя Митрохина пока художники второго плана – С. Милорадович, С. Иванов и Н. Касаткин. Но довольно скоро Дмитрий просится в ученики к анималисту А. Степанову, а позднее и к Аполлинарию Михайловичу Васнецову – пейзажисту, мастеру художественно-исторических реконструирований быта матушки Москвы XVII века. В классах этих мастеров он занимается помимо основной учебы в мастерских, ведомых названными выше их руководителями. Нам Д.И. не раз рассказывал, и с ностальгией, как любил он заниматься в мастерской у Васнецова, как стояли там охапками цветы, какие можно было выбирать и рисовать (писать). Из письма Митрохина к родным от 23.09.03 мы узнаем, как это начиналось. «У меня маленькая радость. Долго я боялся показать свои работы кому-либо из преподавателей. Наконец, осмелился, пошел к А.М. Васнецову (знаменитый пейзажист и наш преподаватель) – ему работы понравились <…> и он позволил мне работать у него в мастерской, при училище. Но вот беда – у меня нет красок – нет денег (выделено нами. – В.Ф. ) – и я не могу воспользоваться покамест разрешением, там очень интересно писать: стоят целые деревья, масса дорогих цветов, запах сильный в мастерской, овощи всякие. Очень полезно мне было бы. А если купить красок <…>» [11]. Позднее Митя на занятья стал ходить.
Москва юнца очаровала
Москва юнца сперва очаровала. «С первых шагов мне уже Москва очень понравилась. Народ такой ласковый… Говорят как-то мягко, чуть-чуть растягивая а. А какие здесь здания! Я не мог себе представить ничего подобного. Из того, что я вчера видел, мне особенно понравилась стена Китай-города» (письмо от 05.08.02) [12]. Нет безобразия в природе и в архитектуре! В письме от 17 марта 1903-го: «Вчера я с М[аятом – нерзбр.] (мой сожитель) [по «Ляпинке»] ходили гулять на Москву-реку. Там бежит лед, масса народу, облокотясь на перила смотрят на реку <…>. А по бокам – красивые башенки Кремля. Ну, и красивые же здесь постройки старинные! Просто не наглядишься <…>. На улицах все от солнца блестит; шумит народ, конки, экипажи. Хорошо!» [13].
Поначалу юношу все умиляет. Училище, преподаватели, учащиеся (не студенты, ибо МУЗВЗ не был вузом. – В.Ф .). «Если б вы знали, какое наше училище хорошее. Какие славные преподаватели. Прихожу домой усталый, но и усталость сама приятна. Она от того, что я работал, а работал с наслаждением» (письмо от 19.09.02) [14]. В МУЖВЗ у него множество знакомых – людей очень хороших.
«Для меня в этом все»
Несомненною удачей было то, что ейчане Дмитрий, К. Шутко, Никитин (инициалы неизвестны) сняли на троих квартиру и недорого. При огромной экономии все же можно было жить, немного голодая, но главное ведь – учиться! « Для меня в этом все, вся моя жизнь », – восклицает в очередной раз Митя в своем письме от 30.10.02 (выделено мною. – В.Ф .) [15].
Волшебник книги
Думаю, что для того, чтобы иметь первоначальное сужденье о маэстро, как о книжном графике, уже достаточно увидеть монографию В. Воинова и М. Кузмина 1922 года «Д.И. Митрохин». Там в репродукциях представлена, конечно, только часть малая того, что сделал он в ту пору, и ничего из сделанного позже. Но и это позволяет нам понять: каким волшебником и чародеем книги был этот Богом одаренный человек.
Революция в искусстве оформленья книг
Ну, а если посмотреть еще и брызги ниагар художественной дряни, «украшающих» потоки современных biblion'ов (то есть книг), то не трудно осознать, какою драгоценностию, не знающей цены или достойных слов для восхищенья, остается, пусть и самая неброская книжонка нашего артиста.
С.В.Малютин. Иллюстрации к книжке «Ай, ду-ду». 1899. 
Но проблема низкопробности изданий книжных существовала также и сто лет тому назад (в 1904-м), когда график-дебютант впервые создавал свои рисунки для журналов «Правда» и «Весы» (не путайте с газетой «Правда»!), но даже и гораздо раньше. Сам Д.И. на склоне лет мне говорил об этом, обсуждая оформленье книг (а также русских альманахов): «В веке XIX-м великолепным было первое полустолетие, но уже в десятилетии шестом, а тем более в седьмом, восьмом, девятом шло немало гадости…» Позже он писал: «Мы начинали с ненависти к тому, что делалось в графике вокруг нас» [16]. Неблагостное чувство – ненависть – вело к созданию вещей талантливых и совершенных. Благодаря ему (названному чувству), а еще больше устремлениями творческого духа эти люди с окончанья века XIX и до 17-го года столетия XX свершили- таки эстетическую революцию – возродили в матушке России книгу высокухудожественную, тонкую, изысканную, умную, прекрасную. Вклад маэстро в это непростое дело был велик.
К сожаленью, создания великих мастеров не отменяли и не упраздняли порождения дурного вкуса, скуки и невежества. Но они являлись и моральным, и художественным им противовесом. Книга совершенная уже была реальностью – не всеобъемлющей, но все же утвердившейся, противостоящей книге низкосортной и в художественном отношении пустой.
В годы 1920-е эти достижения были пролонгированы при советской власти. Ну, во-первых, не немедленно и далеко не все «убрблись» за границу, во-вторых, довольно долго сохранялись частные издательства, а издательства большевиков привлекали корифеев книги (это, в-третьих), во-четвертых, появлялись и таланты молодые (вроде В. Конашевича), в-пятых, создал свою «школу» книжек для детей В. Лебедев. В 1920-е – 30-е в оформленье книги влились окончившие ВХУТЕИН, они же – Дмитрия Митрохина питомцы. Но не только в Ленинграде, но и в стольном граде были мастера великие – главным образом граверы, поработавшие в книге. Все еще цвела и книга «авангардная» – очень специфичная и интересная, но и для особых же читателей.
То была великая эпоха нарождения прекраснейшей российской и советской художественной книги и одним из главных созидателей ее был мэтр.
Учителя и консультанты из XV века
То, что в молодости юноша Митрохин выбирал интуитивно – верный путь в искусстве – (вспомним: графика, тем паче книжная нигде не изучалась и не преподавалась), он (как и часть его сподвижников) нашел в изданьях и гравюрах века XV и в позднейших. «Старые мастера венецианских, базельских, лионских типографий и нюрнбергские граверы оказались превосходными учителями и консультантами, не отказывающими в драгоценных указаниях <…>» [16]. В годы учебы и начала деятельности ориентирами художнику служили книжные, журнальные рисунки Е. Лансере, а также Л. Бакста, В. Замирайло, других светил «Мира искусства», С. Малютина. А вот влияние И. Билибина он отрицал и в моменты искренности отзывался о его художестве довольно негативно. Лансере же, Замирайло, С. Яремича, отчасти М. Добужинского он называл путеводителями и учителями. (Об иностранцах пока что умолчим – их было слишком много.)
Дафнис, Пан и фавны. Иллюстрация к стихотворению А.Толстого «Хлоя» в журнале «Аполлон» № 2 за 1909 год. Слева внизу подпись: Д.Митрохинъ 1909.
В годы 1910-е это был уже маститый мэтр, все же совершенствование продолжалось до конца работы в книге. С жадностью он изучал все новое, что доходило из-за рубежа, отбирал, использовал.
Если поначалу работа в книге была для юного художника мечтой, а затем любимейшей работой, то позднее – в 1920–1930-е это был уже лишь способ заработка (и заработка неприлично низкого) и даже превратилось в нечто ненавистное. Кроме того, никто не спрашивал у Мастера о том, что он хотел бы оформлять, и часто материал бывал ему не интересен, а то, что он мечтал оформить (например, «Остров сокровищ » Р.Л. Стивенсона или «Конец хазы» В. Каверина), ему никто и никогда не предлагал.
Как терялись драгоценные рисунки
Вообще же Мастер сетовал, что чуть ли не половина сделанных работ для книг так никогда и не была использована в них (следовательно, таковые исчислялись сотнями). К тому ж, чем дальше удалялось «проклятое дореволюционное былое», чем больше становились просоветскими издатели, тем хуже обращались они с графикой художников. Вот что говорил об этом сам художник в своем докладе «Русская иллюстрация» (машинопись доклада 1919 г .): «Многое из характерного и значительного уже утрачено навсегда (ранние работы Л. Бакста, В. Чемберса, В. Замирайло). Пожалуй, ни одно из проявлений творчества не подвержено в такой степени исчезновению и утрате, как хрупкие, небольшие по размерам бумажные листки с рисунками обложек, заглавных букв, виньеток и иллюстраций. Тысячами гибнут они в небрежных руках издателей, типографов и цинкографов, в лучшем случае – возвращаются авторам измятыми, надорванными, в пятнах жирной типографской краски, с пометками химическим карандашом на самом рисунке» [17].
Графика журналов
И в журналах графика – прекрасное искусство
Поговорим теперь пошире о печатной графике маэстро первых полутора десятков лет его трудов.
Графика его в журналах была обширной (увы, она распылена по множеству изданий). Там было много виртуознейших виньеток, использованных как заставки, концовки, просто как украшения страниц, часто безо всякой связи с текстом, (так было принято). Однако и эти произведенья были уже немалой ценностию. (Кстати, их собирал мой и Дмитрия Исидоровича друг М.Ю. Панов. Он создавал огромные альбомы оттиснутых в изданьях произведений графиков, которые он вырезал из множества газет, журналов, книг. Были у него альбомы, посвященные трудам Митрохина. После кончины собирателя все это перешло в собрание Музея искусств изящных имени поэта Пушкина.)
Рисунок для обложки журнала «Москва», № 1 за 1918 год. Слева внизу инициал: Д. Справа внизу инициал: М.
Когда же эти произведенья связывались с обложками (как, например обложки журнала «Москва» , 1918, 1920 гг. – панорамы, с фрагментами Кремля) или с текстами – такова многоцветная со сложным рисунком виньеточная рамка, в которую заключено стихотворенье «Пасхе» М. Кузмина в журнале «Лукоморье » (№ 15–16 за 1916 год), то обретали они большую убедительность и силу действия на графофила. Но и без связи с текстом заставка мэтра могла обворожить своею красотою и какой-нибудь приятной неожиданностью, как, например, заставка на странице 3 в той же «Москве » (№ 4 за 1920 год), которая никак не связана по теме со стихотвореньями Н. Гумилева «Сахара» и С. Абрамова «Воспоминания », но живописно украшает полосу ***, и это редкий случай у маэстро, когда довольно крупное изображенье интерпретирует «мотив» родного русского заваленного снегом леса. А вот поставленная под стихами полуабстрактная концовка С. Чехонина даже и мешает восприятью как прекрасного рисунка Мастера, так и страницы в целом. (Но, кстати, аналогичное происходит и на странице 2, где абстракционная заставка С. Чехонина не вяжется с листом и противоречит красивейшей концовке В. Замирайло. Но здесь уже просчеты не художников, а составителей).
Книги
Теперь же обратимся к книгам крупнейшего их оформителя в России. Сразу выделим одно в глаза бросающееся качество – многообразие приемов, композиций, форм. Поэтому- то книги Мастера (то есть им оформленные) – это Обложка книги такое несказанное богатство, изобилье, неповторимость, пышность, роскошь, но роскошь не физическая, не сусально-золотая, не базарная и радужно- тоскливая, а услаждающая ум и душу высочайшим вкусом, совершенством, уникальным дарованием и мастерством.
Обложки Мастера
Подтверждают это и его обложки. С них мы и начнем, ведь много книг, оформленных Митрохиным, имело только их. К тому же обложка – первостепенный элемент искусства книги – ее «одежда».
О. Мирбо «Дурные пастыри». 1923. (Год издания тот же). Внизу посередине подпись: Д.Митрохин
Строгость Мастера к своим трудам
К счастью, уже тогда я понимал, какая это ценность – книги мэтра – и кое-что приобретал, подчас за сущие гроши. Так я купил (за 40-то копеек!) книгу «Дурные пастыри» О. Мирбо, 1923, с его (Митрохина) обложкой. Но (вот взыскательность великого маэстро!), когда я показал ему приобретенье, он произнес весьма безжалостно: «Как я был однообразен!» Помню, тогда же я показал ему «Машину времени» Г. Уэллса (год выхода 27-й), и она противоречит критике – обложка у нее совсем иная. Правда, были обложки и похожие на «Пастырей».
Такова «одежка» брошюры В. Воинова «Книжные знаки Д.И. Митрохина» (1922-й). Но орнамент очень отличается. У «Пастырей» обложка – это не просто обаятельный узор, но еще и отражение природы, может быть, осенней ночи с дождем и облетающими листьями дерев и одновременно почему-то со звездами (обычно ведь невидимыми при дожде), у «Книжных знаков » – только мило нарисованный орнамент.
М. Кузмин «Новый Гуль»
Обложка книги Г.Уэллса «Машина времени». 1927. (Год издания тот же). Внизу посередине подпись: ДМ 1927 VIII .
Что не был мэтр однообразен в оформленьи книг, одно из подтверждений – книжка Михаила Кузмина с названьем «Новый Гуль» (оформлена и вышла в 1924-м).
Мэтр шел на смелые эксперименты
Как-то мэтр спросил у автора сих строк, не видел ли он эту книгу где-нибудь у букинистов. Тот ответил: «Нет! Любая книжка стихотворца – большая редкость », – что было правдой, ведь стихи его в то время были под запретом, по крайней мере для изданья. «Библиофилы и любители поэзии их всюду ищут, собирают… » – «Наконец-то!» – прошептал художник (он дружил с поэтом и, видно, знал, как с этим обстояло дело при жизни Кузмина). Не знаю, для чего понадобилась Мастеру книжонка – то ли он хотел ее отдать корпевшему над монографией о нем искусствоведу, то ли кто-то у него ее просил, а может быть, и сам решил перечитать стихи приятеля, для коих 40 лет назад создал обложку. Но книжку он всего скорее не нашел. А вот к автору сих строк она пришла лишь 8 лет спустя после кончины мэтра – в 81-м и сразу огорчила. Возликовав сначала от обретенья раритета, он тут же увидал, что кувертюра **** драгоценная с рисунком Мастера загублена какой-то варварской рукой, «раскрасившей» ее чернилами. Так случилось, что рассматривать размеры бедствия он сразу же не смог, а когда вернулся к книге и рассмотрел подробно, то был фраппирован второй раз, но уже в обратном смысле, ибо понял, что «злодеем» был никто иной, как… сам творец!! Да, грубые, почти что эпатажные штрихи и пятна черной краски были сделаны рукой художника, но, конечно, были нанесены не на обложку книги напечатанной, а на ее оригинал , то есть являлись элементом оформленья. Но почему же мэтр пошел на этот «вандализм»? Все очень просто: вечно недовольный, не любящий повторов, неистощимый генератор новых форм и проб он неожиданно решился на такой «вариативный ход». А подсказала его, я думаю, «раскраска» какого- то неведомого, неразумного вандала, увиденная им. И если это было так, то значит Мастер рассмотрел в листах c раскраской пачкуна не только скудоумие, но и кое-что иное: грубую экспрессию, всплеск юного инстинкта и «моторики», его и позабавившие, и натолкнувшие на сей эксперимент. И ясно, что схождений между опытом художника и баловством неразвитого идиота все-таки немного. При рассмотреньи тщательном рука маэстро-виртуоза с легкостью определима.
Обложка книги М.Кузмина «Новый Гуль». 1924. (Год издания тот же). Тушь, сепия, перо, кисть (?). 15,6 х 11,6 см* (астерикс – звездочка – здесь означает формат не оригинального рисунка, а формат обложки в самом издании). Внизу посередине подпись: Д. Митрохин .
Обложка мэтра кажется намного интересней исполненных намеков, недоговоренностей и смутных, как «поток сознания», стихов. При всем желаньи мэтр не смог бы в рисунке передать означенный «поток», он населил обложку-«коврик» имажами конкретными, но также поэтичными. В центре «ковра» на стуле в мечтаниях и грезах сидит герой стихов – красавец Гуль. Но сколько же еще вокруг предметов и тоже поэтических: невесть откуда взявшаяся дева с обнаженным торсом (в тексте ее нет), носатый, устрашающий месье (гипнотезер-убийца доктор Мабузо), романтичная река с гребцом на лодке, какой-то всадник, свеча с летящими к ней бабочками-мотыльками, карты, маска, веер и так далее. Очевидно, все это перешло из кинофильма, из коего пришел в стихи и в книгу Гуль.
* Главы из рукописи книги В.Ф. Федорова «Митрохин. Искусство. Личность. Заметки друга».
** Училище – Московское училище живописи, ваяния и зодчества (МУЖВЗ).
*** Полоса в полиграфии – та часть страницы, на которой размещены текст и (или) иллюстрации.
**** Кувертюра [ фр. couverture] – обложка.
- Книга о Митрохине. Статьи. Письма. Воспоминания: Сборник / Сост. Л.В. Чага. Л., 1986. С. 17.
- Чага Л. Вступ. ст. // Дмитрий Исидорович Митрохин: Каталог выставки / Сост. Н.И. Александрова: Гос. музей изобр. искусств им. А.С. Пушкина. М., 1982. С. 8.
- Книга о Митрохине. Статьи. Письма. Воспоминания: Сборник / Сост. Л.В. Чага. Л., 1986. С. 17, 30.
- Кузмин М., Воинов Вс. Д.И. Митрохин. М., 1922. С. 22, 23.
- Книга о Митрохине. Статьи. Письма. Воспоминания: Сборник / Сост. Л.В. Чага. Л., 1986. С. 434.
- Там же. С. 30.
- Чага Л. Вступ. ст. // Дмитрий Исидорович Митрохин: Каталог выставки / Сост. Н.И. Александрова: Гос. музей изобр. искусств им. А.С. Пушкина. М., 1982. С. 9.
- Книга о Митрохине. Статьи. Письма. Воспоминания: Сборник / Сост. Л.В. Чага. Л., 1986. С. 75.
- ОР ГМИИ (отдел рукописей Государственного музея изобразительных искусств им. А.С. Пушкина). Ф. 54. Оп. 1. Ед. хр. 8.
- Там же . Ф. 54. Оп. 1. Ед. хр. 4.
- Там же . Ф. 54. Оп. 1. Ед. хр. 22.
- Там же . Ф. 54. Оп. 1. Ед. хр. 13.
- Там же . Ф. 54. Оп. 1. Ед. хр. 3.
- Там же . Ф. 54. Оп. 1. Ед. хр. 10.
- Там же . Ф. 54. Оп. 1. Ед. хр. 7.
- Книга о Митрохине: Сборник / Сост. Л.В. Чага. Л., 1986. С. 28.
- Там же . С. 430.
«Развитие личности» // Для профессионалов науки и практики. Для тех, кто готов взять на себя ответственность за воспитание и развитие личности