 |  |
Авторизация
| Главная / Статьи / Archive issues / Развитие личности №2 / 2006 / Три тяжелых года |
Личность в контексте культуры
Стр. «162—173»
Три тяжелых года
Эйфория постепенно иссякает
Эйфория, чувство счастья постепенно иссякают, уступая место отрезвлению, суровой прозе жизни. Почти все в столице абсолютно не бесплатно. Надобно оплачивать квартиру, обученье (плата «правоучения »), питанье, стирку, краски, принадлежности и всякое другое. Но родители-то помогать не могут! Благодетель – «дядя Ваня». Именно он по поступленьи Мити в МУЖВЗ начал присылать раз в месяц деньги (Митя получал их через банк Коммерческий Московский). Поначалу 20, но очень скоро – лишь 15 рубликов. Это было мало. Но и этот денежный исток всегда грозил истечь, и всегда был страх, что «дядя Ваня» перестанет помогать. В сентябре 1904-го Митя сообщает папе с мамой: «Получил письмо от дяди Вани. Он пишет, что, как и раньше, я могу получать через банк 15 рублей в месяц, но что он “совсем не намерен бросать деньги на ветер, так как ему кажется, что я бью баклуши и фантазирую”. Это буквально его слова. Печально. Это я бью баклуши, когда я ни минуты не чувствую себя отдохнувшим и здоровым. Всегда усталость от работы до изнеможения» [1]. Да, упрек несправедливый молодому трудоголику!
«Дяде Ване» приходится писать «покорнейшие письма» «…в самых умильных и изысканных выраже- ниях». «Сидеть и ждать» «последствий сего». «Сегодня напишу дяде Ване. Может быть, он будет высылать <…>» [2]. (Кстати, как мы видим, утверждение Л. Чаги, что поддерживал Митрохина в Москве П.Т. Чага [3] ошибочно.)
«Эх, Ляпинка!»
Свершившийся удар
Но самый тяжкий и свершившийся удар был нанесен не подозрительным и неосведомленным дядей, а ближайшим другом К. Шутко и вторым товарищем Никитиным (инициалы неизвестны), с коими Митрохин на троих снимал квартиру. Два эти товарища покинули Москву, а наш Дмитрий в одиночку снять жилье не может. И свершается почти фатальное – он переезжает в общежитие недорогое, но ужасающее – в известную студентам тех времен «прославленную» «Ляпинку». Поначалу Дмитрий ничего не понял и довольно бодро написал родителям: «Здесь хорошо» [4]. Если бы он знал, как он ошибся в этом отзыве! Сколько горьких слов напишет он потом. Как он будет проклинать это жилище и мечтать о том, чтоб вырваться оттуда!
«Ляпинка» была по адресу Большая Дмитровка, дом 22 ** . Мэтр не раз упоминал о ней и даже помнил книгу, где она описана, помнил автора – неведомого Иванова. Ныне удалось узнать инициал писателя и найти издание в сокровищнице РГБ. Мастер, правда, говорил, что «Ляпинка» описана у Гиляровского, но намного хуже, чем у Иванова, ибо у первого всегда немало всякого «гиляйства».
Поставщик жильцов – нужда
П. Иванов описывал дом Ляпиных как элегантный, а вот общежитие, стоящее за ним, как «…мрач- ное трехэтажное здание кирпичного цвета» и другое, углом к нему расположенное, которые «…и есть знаменитое “Ляпинское общежитие”…». «Всемогущая нужда – только она поставляет жильцов в этот дом». Самые частые слова, употребляемые автором, – это «грязь», «грязный». «Грязная лестница», «…грязная комната с двумя кранами для умывания 40 человек. 
Станислав Ноаковский.
Русский провинциальный город.
До 1922 года.
Тут же за перегородкой клозет. Запах распространяется по всему коридору, смешивается с сырым затхлым воздухом и проникает в жилые помещения». «Войдемте в отдельный нумер. Прежде всего вас поразит что-то тусклое, грязное, унылое. Это колорит Ляпинского общежития. Коричневые досчатые стены. Сорные полы (их моют 1 раз в месяц). Убогие кровати. Грязные одеяла (казенные). [Простыня], которую меняют раз в месяц. Посередине комнаты старый-престарый стол, весь изрезанный, исписанный и грязный <…> Жестяная маленькая лампа тускло освещает унылую комнату. <…> Удушливый запах носится в воздухе. Все здесь засалено, загрязнено до невероятия, начиная с потолка и кончая подоконником. Грязь словно впиталась в стены. <…> Попавшие сюда спивались и прямой дорогой отправлялись на Хитров рынок. Эпидемией пьянства заражена атмосфера Ляпинского общежития… » [5]. Комнаты там были на четверых вдоль коридора длинного со стенами, не доходящими до потолка, поэтому всегда там было шумно.
«Здесь темно и сыро»
Очень скоро Дмитрий понял, что за мерзость эта «Ляпинка». Теснота, грязь, вонь, шум, холод, полутьма, видимо, еще и дым табачный. К этому прибавим и недоедание (что от «Ляпинки», конечно, не зависело). Заниматься, рисовать там невозможно. «В нашем номере, на Ляпинке скучно и мрачно», – пишет Дмитрий в письме от 11.10.03. Далее из разных писем. «Чувствуешь себя страшно одиноким». «У нас в номере довольно- таки прохладно. Все в пальто сидим». «В номере темно, нельзя совсем работать. Эх, Ляпинка!». «Устал страшно… Здесь темно и сыро. Вот бы выбраться отсюда <…>». «Ляпинка меня окончательно измучила » [6].
«Господи, если бы мне удержаться!»
А ведь юноше приходится работать в школе очень много. Да, «<…> преподаватель говорит, что я способен работать. Да и ученики старших классов предсказывают, что я впоследствии забью всех своих соклассников ». Но: «Я слишком не подготовлен был при поступлении и, конечно, за 7 месяцев в училище не мог сделать того, на что другие потратили по 5 лет. (Это в буквальном смысле.) Слишком большая конкуренция. <…> Теперь меня мучит одна забота: как бы мне удержаться в училище! А то носятся слухи, что в нашем классе будут исключать всех, не оказавших успехов… Господи, если бы мне удержаться! <…> И как подумаешь, все дело только в том, что мне до училища ни один человек не сказал, как надо рисовать! Ведь я всегда сам и только теперь начинаю понимать, как надо браться за работу! Эх, если бы только остаться в училище! <…>» [7].
Юноша с утра до вечера в училище. Кроме основных занятий он еще и занимался «<…> вне школы [т.е. вне училища. – В.Ф. ] для того, чтобы перейти в следующий класс <…>». «Работаю я теперь часов по семи, по девяти. Устаю <…> Прихожу домой [в “Ляпинку”. – В.Ф. ] – и спать» [8].
«Воробьев ахнул, так я похудел…»
Но у Дмитрия еще немалые проблемы со здоровьем. Были они у него и в Ейске, где его лечили от неврастении. Но в Москве она, увы, не испарилась. 14.02.03 Дмитрий пишет в письме к родителям: «<… > только сегодня вышел в первый раз после почти недельной болезни. Страшный приступ неврастении <…> заставил меня пролежать, – и у одного моего знакомого скульптора, очень хорошего человека. Он за мной ходил просто как за родным. На Ляпинке я так скоро не поправился бы, благодаря вечному крику и прочее… <…> Когда пришел Воробьев, ахнул, так я похудел и позеленел…». В письме от 19.03.05: «<…> всю неделю проболел, не выходил из комнаты, все неврастения <…>». 17.01.04: «Я теперь почти ожил, говорю почти, потому что боль в позвоночнике не прохо<дит>, да это старая штука», – пишет 20-летний «старец». 28.09.04: «Я живу себе кое-как; здоровье плохо. Все устаю страшно. Всегда голова болит, спина. Очень трудно». 08.02.05: «Мне все нездоровится. Болит все тело. И всегда голова болит». 02.03.05: «А мне страшно нездоровится. Все тело болит и голова совсем не работает. Шум в голове оглушительный» [9].
Иллюстрация к повести «Сорочинская ярмарка».
Рис. пером. 1929. 16,8 х 11,9
**см.
Справа внизу: ДМ 1929 .
Внизу посередине: Сорочинская ярмарка .
Вот такое вот здоровье у юнца двадцатилетнего. А ведь он еще и близорук. Но для тогдашнего «военкомата » этот юноша – отменный здоровяк, никто не собирается освобождать его от воинской повинности, и служба в армии висит над ним дамокловым мечом. Он и родители обходят учреждения и собирают там бумажки (документы) и отправляют их, Митя – в Ейск, родители – в Москву.
Но зато хотя бы врач училища отнесся к юноше довольно благосклонно. В архивном «Деле» Императорского Строгановского Центрального ХудожественноПромышленного Училища находим справку этого врача от 23.03.05, в которой говорится, что «<…> Дмитрий Митрохин страдает упадком сил и нервным расстройством вследствие недостаточного питания (в неделю обедает 2–3 раза, а остальное время на сухомятке) по недостатку средств <…>» [10].
Заставка к повести «Вечера на хуторе близ Диканьки».
Рис. пером. 1927. Размер: 5,7 х 14,5
* см.
Слева внизу : ДМ .,
справа внизу: 1927 .
Посередине вверху: Вечера на хуторе близ Диканьки.
Видимо, тогдато Дмитрий начал получать от преподавателя и инспектора училища С.И. Ягужинского талоны на «даровые обеды», которые его, конечно, очень выручали.
«Куда ни кинь…»
Тема пропитания – одна из постоянных в его письмах к матери с отцом. Неудачливый торговец с много- численным семейством (всего детей там было вместе с Митей шесть!) отец Митрохина практически не мог ему помочь деньгами. Но зато родители, хотя бы временами шлют посылки – со съестным и изредка – с одеждой. Митя каждый раз взрывается петардами восторга, благодарит безмерно, но, пожалуй, чаще к ним взывает с просьбами.
«Ведь хоть-то раз в день хочется когда поужинать…»
Описывая матери с отцом свои расходы (на что уходят деньги, присылаемые дядей), Митя добавляет: «Да, потом, дорогие мои папочка и мамочка, ведь хоть-то раз в день, ну, оно и того, и хочется когда поужинать, молоко выпить и все такое. Эх, хорошо было, когда получил вашу посылку съестную, ну а теперь – увы! одно слово… Да я доволен, ничего этого за работой и не замечаешь!» «Вы мне пришлете что-нибудь к Рождеству? Съестного. Вот если бы масла. Здесь оно стоит за 1/4 ф. [1/4 фунта, то есть за 100 граммов] 14 коп.». У «студента» (официально он лишь «ученик») то и дело лопнули галоши, нет шапки, изорвались почти все рубахи и носки, также и кальсоны, и сорочки для спанья. «Пришлете ли Вы мне белье? Нет платков, кальсонов, совсем нет [нерзбр.]. Со мной никогда еще не случалось таких неприятнос[тей]. Скорее пришлите, ради Бога, белье, письмо подробное и почтовых марок». «У меня белье все рвется и рвется. Дорогая мамочка, да, сшейте же мне его!» А вот костюм и вовсе «<…> неприличен. Хожу, – и боюсь, что вот-вот лопнет самым неприличным образом, как это случилось с моими первыми брюками недавно, в то время как я нагибался в “Мураве” за глиной <…> Скандал!» [11].
Дмитрий просит у родителей выслать, ну хотя бы 7 рублей, чтобы рисовать вне школы и догнать товарищей, «чтобы перейти в следующий класс <…>». Ему очень нужны краски. Если же купить на деньги, полу- чаемые от дяди Вани, то «придется не обедать. <…> Куда ни кинь, все выходит клин, мои дорогие папа и мама» [12].
Неожиданный успех
Но вот случился первый неожиданный успех. Дмитрий делится с родителями этой радостию: «Но самое главное вот что: я на выставке нашей школы [училища. – В.Ф. ] *** выступил в качестве экспонента. Приняли мои произведения. Семь акварелей к сказкам, что я работал летом <…> Распорядители выставки показывали их самому К. Коровину и тому они понравились. <…> Это меня радует, потому что дает уверенность мне в моих силах, способностях. Выставка окончилась для меня очень счастливо: продано 3 моих акварели за 40 рублей. И я уже думаю найти себе комнату и прожить в ней покойно остаток дней своих [до окончания училища. – В.Ф. ]. <…> Мое имя упоминается в 3-х газетах. Одну из моих работ купил композитор Василенко, автор оперы «Сказание о граде Китеже», а кто купил остальные – неизвестно». «А ведь забавно все-таки, что не успел учиться, не успел выставить – а уже в газетах замечают. Не могут молча пройти!!» [13]. 
Иллюстрация к повести «Страшная месть».
Рис. пером и кистью. 1929. 16,8 х 11,9
* см.
Справа внизу: ДМ 1929 .
Посередине внизу: Страшная месть.
Благодаря этой удаче Дмитрий смог переселиться на квартиру. «Я нашел себе комнату теплую, светлую. За 10 рублей в месяц. Это совсем недорого. Теперь у меня и тихо, и я могу спокойно работать, когда хочу. <…> Наконец-то вырвался с Ляпинки, а то она бы меня совсем заела. Хотелось бы больше с нею не знаться. Да Бог весть!» [14]. (К сожалению, в конце лета Дмитрию пришлось вернуться в «Ляпинку », но, к счастью, ненадолго).
В 1904-м Дмитрий сделал свои первые опубликованные вещи – разные виньетки для журналов «Весы» и «Правда». Качество художественное их невелико, но искра божья в них, как кажется, заметна.
«Отчаянное положение»
Благополучие не длилось долго. В январе 905-го, дня 22-го Дмитрий пишет в Ейск: «У меня, видите ли, совсем нет ни марок [для писем], ни денег на марку ни копейки. <…> Такой ужасный год [еще бы – революция! – В.Ф. ]; все – без работы, все – без денег [и он сам и его товарищи, в том числе и друг А. Холопов с женой – с ними он живет в одной квартире. – В.Ф. ]. Беда да и только. <…> Ничего не могу заработать. Отчаянное положение» [15]. Когда в феврале родители прислали 5 рублей, то даже эта крохотная сумма вызвала такое восклицанье: «Благодарю за них страшно».
Чтобы заработать, Дмитрий, не бросая, разумеется, ученья поступает на работу в Художественную гончарную артель «Мурава», которая организована в Москве. Он расписывает изделия из керамики. Он работает там много, но пока что за бесплатно, так как деньги выдадут тогда, когда произведенья будут проданы. 
Иллюстрация к повести «Вий». 1929.
Рис. пером и кистью. 16,8 х 11,9
* см.
Справа внизу: ДМ 1929 V.
Внизу посередине: Вий.
«Нищета у меня полная…»
Только все эти мытарства были лишь «цветочками » – более серьезная угроза появляется в исходе лета года 905-го. «У меня дела такие плохие, что просто голова кругом идет, – жалуется он родителям в письме от 25.08.05. – Училище требует деньги за правоучения, 15 рублей, во что бы то ни стало и не выдает мне паспорта. А полиция требует паспорт, прописаться необходимо. [Так вот они предтечи издевательств над людьми с «прописками» и «регистрациями »! – В.Ф .] Просто уж и не знаю, что делать. Хоть где хочешь достань 15 рублей да уплати. Освобождать от платы училище отказывается, говорит директор, что совсем нет денег. Теперь 15, да через месяц 30 рублей платить, нет денег – нечего учиться! Очень просто. Что мне делать? Придется забрать свои бумаги из училища и идти в солдаты, ехать на призыв. Измучился я совсем. Хорошо еще, что нашелся добрый человек, мой товарищ, вот живу у него, ничего не плачу, и еще он обедами кормит. Нищета у меня полная. Денег ничего нет… <…> Уж так-то мне на душе скверно. Люди ведь – как звери. Ни в ком сочувствия не встретишь. [Ну, это уж и преувели чение. Ведь вот товарищ посочувствовал! – В.Ф. ] <…> Дяде Ване я ничего не писал, страшно, с ним еще труднее, чем со Строгановским [училищем] о деньгах разговаривать. <…> Вот теперь без паспорта – беда». [16].
Стать для себя граффаком
Никакой особой графике не обучают
А теперь поговорим о том, чему и как учился Дмитрий. Со стороны одной все отмечали крупные способности у Мити и предвещали замечательное будущее (это подтверждал триумф на выставке на втором курсе). Но со стороны другой ему грозило отчисление. За что? За то, что он нигде не занимался до училища и, конечно, отставал в академическом рисунке. Да, работает в учебных классах юноша неистово, но еще и сверх всякой нормы. Только все это не творческие, а, по-видимому, ученические, очень уж штудийные рисунок с живописью (живопись же масляную он еще и не любил). Ни о какой особой графике или искусстве книги (оформлении ее) нет и помину. А ведь только ради графики и выбрал он профессию художника. 
Павел Иванович Чичиков.
Ил. к поэме «Мертвые души».
Рис. пером. 1929. 16,8 х 11,9
* см.
Справа внизу: ДМ 1929 V .
Внизу посередине: Мертвые души .
Решается на шаг неординарный
В то же время Дмитрий, видимо, узнал, что в Строгановском есть отдел декоративный и что там хотя бы изучают ремесло, искусство прикладное и полиграфическое дело. И вот юноша 20-ти и одного года сам решается на шаг поистине не ординарный – забирает документы в «школе живописи» и переходит в «Строгановку». Объясняет же родителям все это несколько иначе, напирая на вопрос материальный. Так в письме от 28.08.04 он сообщает: «Я перешел из школы Живописи в Императорское Центральное Строгановское Училище. Вот какой титул-то. А перешел сюда потому – что, хотя плата за правоучения одна и та же, но здесь дешевле стоит работать в классе; в школе Живописи необходимо нужно было бы мне в этом классе затрачивать от 5–8 р., ежемесячно к экзамену [кажется, то были траты на художественные матерьялы. – В.Ф. ]. У меня же, как Вам известно, нет денег. Да и по душе больше мне декоративный отдел, куда я сейчас поступил <…>» [17]. Кстати, этим переходом Митя распростился, видимо, и с ненавистной ему живописью маслом. 
Заставка к тому первому поэмы «Мертвые души».
Рис. пером. 1927. 14,5 х 6,8 см*.
Справа внизу: ДМ 1927.
Внизу: Мертвые души.
Кое-что полезное Дмитрий извлечет из новой школы. В частности всегда он благодарен был преподавателю училища С. Ноаковскому. (Ноаковский преподавал историю архитектуры, развитье стилей в прикладном искусстве. Великолепный рисовальщик он был мастером феноменального рисунка мелом на доске. Эти рисунки он молниеносно создавал на глазах у пораженных слушателей во время своих лекций и занятий в классе. Кстати, он обеспечил Дмитрию его первые заказы для журналов.) Не бесполезны были для Митрохина предметы прикладного мастерства. А вот украшенью книги было уделено внимания ничтожно мало.
Стал для себя граффаком
Правда, еще в «школе живописи» Дмитрий сделал вывод тот, что если нет в России факультета графики, то он «<…> должен был для самого себя стать графическим факультетом <…>». (Так позднее Мастер написал в своей «Автобиографии» 1955 года.) После многочасовых занятий в школе мальчик назначает себе сам еще и новые занятья. В той же биографии художник сообщает: «<…> больше, чем занятия в классе, меня привлекала библиотека Школы и работа (рисунок и акварель) у Ап. М. Васнецова (класс пейзажный) и у Степанова (рисование животных)» [18]. «В библитеке Училища живописи знакомился по иностранным журналам [заметьте – сам знакомился, преподаватели тут были ни при чем! – В.Ф. ] с искусством Запада. Огромное и волнующее счастье, не померкнувшее до сих пор, – давало собрание гравюр Румянцевского музея». Это в “Автобиографии” 1936 года [19]. «С благодарностью вспоминаю хранителя отделения гравюр Румянцевского музея С.П. Щурова, неразговорчивого и угрюмого, но охотно раскрывавшего папки с гравюрами старых итальянских и немецких художников. Итак – постоянная работа с натуры и изучение рисунков и гравюр великих мастеров. Посещение Третьяковской галереи <…>» [20]. Так уже тогда Митрохин открыл для себя сам итальянскую гравюру “кьяроскуро” ***** трех столетий – от 16-го до 18-го, и гравюру на металле немцев.
«Какiя тамъ картины чудныя!»
Кстати, Третьяковка в самом деле для Митрохина- ученика была небезразлична. Там «захватывающее впечатление оставляли работы Сурикова, Рябушкина, Левитана, Викт. Васнецова, Серг. Малютина». “Автобиография” 1955-го [21]. В другой Автобиографии – 1973-го, Митрохин указывает и на Врубеля. Нам же, улыбаясь, говорил о впечатлении огромном, которое на его неразвитое восприятье произвела картина Репина “Иван Грозный и его сын Иван”. Находим подтвержденье этому в письме Митрохина- юнца родителям: «Был в Третьяковской галерее. Какие там картины чудные! [Кстати, это ведь было 100 с лишним лет назад, поэтому писалось в орфографии старинной: Какiя тамъ картины чудныя! – В.Ф. ] Перед картиной, на которой изображен Иван Грозный с убитым им сыном (кровь, страдание, они как живые) мне сначала сделалось дурно, а потом привык. Это ужасная картина <…>» [22].
Иллюстрация к комедии «Ревизор».
Рис. пером. 1929. 16,8 х 11,9* см.
Справа внизу : ДМ 1929 V.
Посередине внизу: Ревизор .
Митя посещал все выставки – благо это для учеников было бесплатно. И, конечно же, уже тогда Митрохин выделял М. Врубеля – фигуру для него почти священную. Нам же много лет спустя рассказывал, что он с товарищами мог уже тогда смотреть «Принцессу Грезу» на фасаде «Метрополя»: «Это очень на нас действовало!» К слову сказать, спрашивал: а там ли все она и в состоянии каком?
Автор книги 66-го года сыпет именами деятелей русского искусства и культуры как из рога изобилия [23]. Собственной вины его здесь нет – таковым тогда был якобы «хороший тон» при написаньи диссертаций, миновать сей «тон» никто из соискателей не мог. Ну, а к Дмитрию имели отношение лишь те, с кем он пересекался в двух училищах – художники-преподаватели. Правда, иногда кое-кого из деятелей он встречал на выставках (к примеру, Горького), только для него все это не имело ни малейшего значения.
Замирайло он боготворил всю жизнь
Но одна из этих встреч все-таки имела для Митрохина огромное значенье. Русаков в своем исследовании сообщает, что в 1903-м Дмитрий познакомился с В. Замирайло. Где это конкретно было – не написано. Я предполагаю, что, по-видимому, именно на выставке. Виктор Дмитриевич Замирайло – замечательный, крупнейший русский график с украинскими корнями, по большому счету – тоже гений графики. Он работал вместе с М. Врубелем, В. Васнецовым и другими крупными художниками над росписями киевских церквей. Но вершиной его творчества была, конечно, графика. Дружба и общение с таким большим художником (неизвестно сколь в то время частое) до какой-то степени могла и компенсировать отсутствие граффака, направлять и помогать. Это был художник, человек, которого наш мэтр боготворил всю жизнь. «<…> Его дружеские указания и советы решительно убедили меня в необходимости работать как график [правда, Дмитрий сам давно стремился именно к тому же. – В.Ф. ]» [24].
* Главы из рукописи книги «Митрохин. Искусство. Личность. Заметки друга». Дмитрий Исидорович Митрохин (1883–1973) – выдающийся российский график.
** Есть указанья на другую нумерацию, поэтому вопрос о номере не закрываем.
*** Астерикс (звездочка) означает здесь размер уже в самой книге, а не размер оригинала рисунка.
**** 26-я ученическая выставка, 1903 год.
***** Кьяроскуро [ ит . chiaroscuro – светотень] – цветная ксилография, печатаемая с нескольких досок красками близких оттенков.
1. ОР ГМИИ (Отдел рукописей Государственного музея изобразительных искусств им. А.С. Пушкина). Ф. 54. Оп. 1. Ед. хр. 42. П. к родителям от 10.09.04 * .
2. Письма к родителям от 18.08.03 и от 28.08.04. ОР ГМИИ. Ф. 54. Оп. 1. Ед. хр. 19, 40.
3. Чага Л.В. Д.И. Митрохин в Москве / В кн.: Книга о Митрохине. Л., 1986. С. 408, 427.
4. ОР ГМИИ. Ф. 54. Оп. 1. Ед. хр. 28. П. от 15.11.02.
5. Иванов П. Студенты в Москве. М., 1903. С. 62, 63, 64, 66.
6. ОР ГМИИ. Ф. 54. Оп. 1. Ед. хр. 23, 19, 29, 21, 38, 32.
7. ОР ГМИИ. Ф. 54. Оп. 1. Ед. хр. 17. Письмо от 23.03.03.
8. ОР ГМИИ. Ф. 54. Оп. 1. Ед. хр. 22, 23. Письма от 23.09.03 и от 11.11.05.
9. ОР ГМИИ. Ф. 54. Оп. 1. Ед. хр. 30, 53, 32, 43, 50, 52.
10. РГАЛИ (Российский государственный архив литературы и искусства). Ф. 677. Оп. 1. Ед. хр. 5681. Л. 4.
11. ОР ГМИИ. Ф. 54. Оп. 1. Ед. хр. 15, 11,41, 42, 51. Письма от 14.01.03, 10.12.02, 17.09.04, 10.09.04, 20.02.05.
12. ОР ГМИИ. Ф. 54. Оп. 1. Ед. хр. 22. П. от 23.09.03.
13. ОР ГМИИ. Ф. 54. Оп. 1. Ед. хр. 31, 32, 34. Письма от 22.12.03, от 17.01.04 и от 23.01.04.
14. ОР ГМИИ. Ф. 54. Оп. 1. Ед. хр. 33. П. от 21.01.04.
15. ОР ГМИИ. Ф. 54. Оп. 1. Ед. хр. 48. П. от 22.01.05.
16. ОР ГМИИ. Ф. 54. Оп. 1. Ед. хр. 54.
17. ОР ГМИИ. Ф. 54. Оп. 1. Ед. хр. 40.
18. Книга о Митрохине. Л., 1986. С. 17.
22. ОР ГМИИ. Ф. 54. Оп. 1. Ед. хр. 4.
23. Русаков Ю.А. Дмитрий Исидорович Митрохин. Л.; М., 1966. С. 11, 12.
24. Автобиография 1955 года / В кн.: Книга о Митрохине. Л., 1986. С. 19.
* Ф. – фонд. Оп. – опись. Ед. хр. – единица хранения. Л. – лист. П. – письмо.
«Развитие личности» // Для профессионалов науки и практики. Для тех, кто готов взять на себя ответственность за воспитание и развитие личности