 |  |
Авторизация
| Главная / Статьи / Archive issues / Развитие личности №3 / 2005 / Игра и игроизация в поле субъектного выбора |
Личность в контексте культуры
Стр. «61—69»
Игра и игроизация в поле субъектного выбора
Игра рождается в поле личного выбора
Игровой компонент культуры, общения, сознания и т.п. часто становится предметом исследования как в психологии, так и в философии. Философские концепции игры стремятся к выявлению ее универсальных смыслов, концептуализации наработок психологии и других конкретных наук в этой предметной области. Существует несколько подходов к определению самой игры: ее понимают как функциональный элемент личностного развития, культуротворческое начало, языковую реальность и т.п. В ранее опубликованных автором работах [1] обосновывается понимание игры как онтологического феномена, разворачивающегося в мире Субъекта. Утверждается, что только в поле личного выбора, субъективных оценок рождается игра, а именно, человек только тогда играет, когда осознает, чувствует, признает себя играющим, а не работающим, занимающимся искусством, погрязшим в суете межличностных отношений и т.п.
В своей онтологической чистоте игра существует независимо от других феноменов человеческого бытия, в то же время может поглотить любой из них. Например, для одного защита кандидатской диссертации – всего лишь игра, а для другого важнейший компонент личностного и социального роста, имеющий смысложизненное значение. Одно и то же социальное действие в поле личного выбора имеет различный смысл, в том числе, и игровой.
Граница между игрой и не-игрой во внутреннем мире человека
Игра реализует себя как игра не в конкретной, фактологической реальности, но в реальности субъективной, ментальной. Подтверждает ли это знаменитое пушкинское – «Что наша жизнь? – Игра»? Отнюдь, нет. Игра не тотальна именно потому, что она субъективна. Однако существуют объективные характеристики игры, на основании которых мы, как правило, сравниваем с игрой другие сферы реальности. Например, в каждой игре есть правила – правила есть в суде, в уроке, в уличном движении и т.д., практически везде. Значит ли это, что суд, урок и др. – это игра?.. В игре всегда есть условность – в брачной церемонии, в процедуре голосования ее больше, чем достаточно. Значит ли, что это тоже игра? Футбол традиционно признается во всем мире игрой – но играет ли профессиональный футболист? На каждый из поставленных выше вопросов ответим – нет. Потому что граница между игрой и не-игрой лежит во внутреннем мире человека, в его субъективных оценках.
Уровни бытия игры
Игра имеет три уровня бытия – эмпирический, экзистенциальный и коммуникативный. На первом она реализуется через устойчивые социокультурные комплексы, традиционно именуемые играми (шахматы, солдатики, дочки-матери и т.п.), на втором выявляется ее сущностная основа, третий представляет собой необходимое условие ее существования. Большинство исследователей игры так или иначе сводят весь игровой комплекс к игровой деятельности в значении действования (эти понятия можно часто встретить в синоними чном употреблении), т.е. игру как таковую к ее эмпирическому бытию. С этим мы встречаемся у Й. Хейзинги, чье утверждение игрового происхождения культуры основано на признании ее потенциального проникновения в любую из ипостасей культуры (с этим трудно не согласиться). Но игра понимается Й. Хейзингой исключительно в контексте деятельностных характеристик и конкретных социокультурных реалий, что очень часто приводит к утрате феномена игры в его качественной определенности, а следовательно, к вымыванию его бытийной специфичности, отсюда само утверждение вездесущности игры сталкивается с противоречием, которое образно можно сформулировать как «везде и нигде». Игра не может подменить собой поэзию, музыку, право и т.д., тогда она перестанет быть игрой, но музыка, названная игрой, не перестанет быть музыкой и т.д.
Только субъект решает – игра это или не-игра
Перенесение разделения на игру и не-игру в поле субъективного выбора позволяет не ограничиваться формальными признаками (наличие правил, темпоральная замкнутость, условность и т.д.) для качественного определения игры, а, следовательно, утверждать о недостаточности отнесения какого-либо явления к разряду игровых на основании лишь схожести формальных признаков. Поэтому, при наличии строгих правил и определенной условности, судебное разбирательство, например, никак не может быть названо игрой. То же относится к любым другим элементам действительности – музыке, поэзии, войне, политике, науке и т.п. Никакие соответствия формальным признакам игры без субъективной оценки не делают нечто игрой. При наличии их всех или некоторых из них, только Субъект (человек, личность) решает – игра это или не-игра.
Игроизация – проникновение игры в сферы человеческой реальности
Для Э. Финка, например, игра – один из пяти основных бытийных феноменов (остальные четыре – это труд, смерть, господство и любовь), которые несводимы друг к другу. Означает ли это, что в любви не может быть игры? Нет. Это означает только то, что любовь не может быть игрой , а элементы игры (например, заигрывание) легко проникают в нее, равно как в труд, смерть, господство и др. Этот процесс проникновения игровых элементов в иные сферы человеческой реальности назовем игроизацией, с тем чтобы отделить игру как таковую от игры, существующей внутри других бытийных феноменов. Термин оказался продуктивным, так как позволяет точнее определять разные стороны игровых процессов и выявлять их границы. Игроизации подвержены все стороны жизни – работа, семейные отношения, распределение социальных ролей и статусных позиций, политика, искусство и т.д. Условность, наличие строгих правил, темпоральная замкнутость, удвоение реальности суть признаки игры, но они же характерны и для других явлений. По субъективным признакам игра тоже может поэлементно присутствовать в иных сферах бытия в мире людей, становясь неким контекстом разворачивающейся реальности: например игровые элементы в уроке, они не превращают урок в игру, но помогают его провести, многочисленные тренинги, как правило, используют игротехнические приемы, не превращаясь при этом в игру.
Игра может поработить человека
С другой стороны, игра может поработить человека – достаточно вспомнить об игровой зависимости как заболевании. Однако в этом случае игра сама перестает быть игрой, так как лишается своей важнейшей характеристики, существования в удвоенной реальности – в области не-настоящего, из которой человек может выйти в любой момент. Геймблер не властен это сделать, для него игра – это вся жизнь, а, следовательно, уже не игра.
Размывание границ распространения игровых отношений, неразличение других отношений и стремление к полной игроизации жизни есть та крайность, которая деструктивна и разрушительна как для психического здоровья индивида, так и для общества, его стабильности. Игра неистребима из человеческого мира, но игра, заменившая собой все иные порядки, правила и отношения, во-первых, перестает быть игрой, а во-вторых, искажает и дисгармонирует подвергшиеся ее «нападению» феномены.
Игроизации противостоит мораль
«Игроизация». Что ей противостоит? – Мораль. Именно в сфере морали осуществляется главный личный выбор – выбор самого себя. По отношению к морали игроизация, как и игра, может быть нейтральной (например, при исполнении правил этикета), а может получать положительную или отрицательную моральную оценку. Любые элементы игры, используемые для лечения, воспитания, обучения и т.д., как правило, оцениваются положительно. Однако более распространенным в культуре является негативное отношение к проникновению игровых элементов в иные сферы (например, «политические игры»). Стремление к тотальной игроизации жизни в своей крайней форме, без сомнения, приводит к моральному релятивизму.
«…Мысль, тяготеющая к супертотальности, неизменно стягивает все многообразие, все реальное жизненное богатство к своему своду» [2], пишет П.С. Гуревич, а я добавлю, что игра, тяготеющая к супертотальности, разрушает моральные основания этого реального жизненного богатства. Специфика морали как онтологической данности нашего бытия в том и заключается, что она создает определенную структуру констант, не подлежащих релятивизации. В пределах своего действия, будь-то целая культура или отдельная семья, каждая система морали создает абсолюты, которые могут быть восприняты как относительные ценности лишь с позиций иной системы морали. Поэтому релятивизация морали, с которой неразрывно связана игроизация бытия, не может осуществляться беспредельно, ибо это грозит уничтожением морали или, по крайней мере, той ее системы, которая подвергается релятивизации.
Мир играющий – мир вне морали
Релятивизация нравственности приводит к идее тотальности игры, так как нивелировка моральных принципов ведет к размыванию границ игры. Когда нет конституирующего морального начала, тогда игра беспрепятственно проникает во все сферы бытия, вытесняя иные принципы отношения к жизни. Эту особенность игры подметили и древние, например, Паллад Александриец говорил: «Жизнь подобна игрищам: иные приходят на них состязаться. Иные торговать, а самые счастливые – смотреть...» [3]. Мир играющий есть мир, осуществляемый вне морали, но отграниченный ею. Любая система морали содержит иерархию ценностей, которую венчают высшие ценности (причем в различных системах они могут быть различными), отмеченные признаком сакральности. Сакральное выступает антиподом игры, следовательно, сакрализация бытия есть путь его деигроизации. Сакрализация бытия есть и определенный предел релятивизации морали, которая в своих крайних проявлениях смыкается с нигилизмом.
Нигилизм – отрицание ради отрицания
Утрата ощущения сакральности бытийных явлений ведет к нигилизму, который мы будем понимать как моральный принцип, основанный на полном отрицании всех нравственных ценностей. Нигилизм в широком смысле – это отрицание общественных ценностей, идеалов, моральных норм. Он есть крайняя форма морального релятивизма, отрицание ради отрицания . Безусловно, в социальной практике фактически не встречается нигилизм в чистом виде, поэтому и в данном контексте это понятие играет роль скорее некой абстрактной конструкции, обобщенно предельного выражения гипотетической возможности морального сознания к саморазрушению, а следовательно, к уничтожению отграниченности игры. В большинстве концепций под термином «нигилизм» понимается не отрицание как таковое, а отрицание ради созидания, разрушение старой моральной системы во имя новой; такое понимание в большей степени соответствует исторической практике, еще раз подтверждая тезис об онтологической сущности морали и невозможности конституирования человеческого сообщества вне ее; равно как и уверенность в том, что полная релятивизация морали и следующая за ней тотальная игроизация бытия имеют лишь гипотетическое существование (здесь, наверное, нужно добавить: «к счастью»). Нигилизм в контексте игры определяет необходимость анализа игрового смысла свободы и уяснения основных параметров взаимодействия свободы и игры как одного из важнейших механизмов игроизации, распространяющейся в поле личного выбора.
Игра – свободная, добровольная деятельность
Игра есть свободная, добровольная деятельность – это положение довольно традиционно для философского осмысления игры. Однако, как правило, в исследованиях по игре не уточняется, какая именно свобода лежит в ее основе – свобода «от», порождающая нигилизм, или марксова свобода «для»; христианская свобода соединения с Богом в смирении или нигилистическая свобода отрицания, бунта и т.д. Означает ли свобода в игре моральную независимость субъекта?
Вступить в игру – сделать шаг на пути к свободе
Например, американский исследователь Дж. Леви пишет: «Быть свободным значит знать игру, т.е. реализовать высшее значение и незначимость нашего существования » [4]. Иными словами, вступить в игру – это значит сделать шаг на пути к свободе. Может быть, речь идет о свободе от добровольного подчинения правилам игры в противовес необходимости подчинения правилам жизни? Освобождение от одних правил путем подчинения другим? Выбирая игру, мы выбираем себя в игре, ибо только от наших склонностей зависит – выбрать какую-то из многочисленных игр или придумать новую, свою собственную, т.е. сотворить, создать. В этом отличие игровых правил от законов и моральных норм – первые мы выбираем, а вторые обязаны принять. Свободное самоопределение, несмотря на строгую заданность правил и инструкций, – такова игра. Общество принуждает человека подчиняться своим законам, игра же не терпит принуждения, она детерминирована только внешне – правилами или принципами и установками, принятыми за формирующее начало той или иной игры. Но само подчинение правилам есть акт свободного выбора , отсюда и неотъемлемое от игрового переживания чувство свободы, свидетельствующее о том, что игровая свобода укоренена в эмоциях , а само внутреннее пространство игры окрашено эмоциональной свободой.
Игровая свобода – свобода выбора
Игровая свобода – это свобода выбора – принять или не принять игру; свобода самостоятельного действия , но не свобода разнузданности; это не свобода подчинения, а добровольное, сознательное удвоение мира, дающее возможность беспрепятственного перехода из одной его ипостаси в другую (из игры в реальность и наоборот). Игровая свобода – это возможность в любой момент по собственному желанию прекратить игру, не ощущая разрушительности, трагичности этого шага. Разрушение игры не может уничтожить мир подлинности, и этим игровая свобода отличается от нигилисти ческой свободы бунта.
Игровая свобода есть путь преодоления наличного бытия, выход из него, что очень важно, без его разрушения и уничтожения. Во многом игровая свобода несет на себе печать иллюзорности, да, в какой-то мере – это иллюзорная свобода, лучше сказать, условная, как условно само бытие игры. В пределах игры человек волен «убить» (как это происходит во всех военных играх), если это предусмотрено правилами, однако «убийство» в игре перестает быть игровым, если перестает быть условным, следовательно, игра перестает быть игрой, как в случае с игрой в карты на жизнь. Выход из условного мира игры в безусловный мир жизни есть разрушение игры, поэтому свобода в игре – это не свобода вседозволенности, хотя возможна «игра во вседозволенность». Но, несмотря на иллюзорность и условность игровой свободы, она ощущается и переживается человеком как подлинная, настоящая.
Личность немыслима вне бытия и свободы
Н. Бердяев в «Философии свободы» поставил в один ряд проблемы реальности, свободы и личности. Личность немыслима вне бытия и свободы, личность изначально свободна, задача философии – помочь ей осознать эту свободу. Движение свободы через игру приближает человека к свободе, ибо познав и ощутив ее в мире условном, он перенесет это ощущение в мир жизненных реалий, и будет искать свободы, жаждать ее, обратившись, возможно, внутрь себя в этих поисках.
Игра помогает человеку осознать себя свободным
Игра помогает человеку осознать себя свободным, ведь в игре исчезает страх , страх сделать что-то не так. Это легко проследить на примере обучающих игр – ученик с огромным удовольствием играет в урок, но с трепетом и волнением отвечает на уроке, ожидая оценки учителя. Страх не соответствовать тем или иным жизненным нормам парализует многие проявления личности, вероятно, поэтому такое широкое распространение получили сегодня психотренинги, деловые игры и т.п. – все они нацелены на то, чтобы преодолеть страх перед ситуацией, перед жизнью и т.п. Ошибиться в игре не страшно, ошибка в жизни – иногда означает катастрофу. Страх несовместим со свободой, преодолев страх как экзистенциальное переживание, мы приближаемся к свободе, а не наоборот, как утверждал С. Кьеркегор. Страх как основа мироощущения и мировосприятия не может привести к свободной самореализации личности. Соблюдать заповеди («Не убий!», «Не укради!» и т.д.), законы, нормы морали из страха перед наказанием означает: не принимать их как составляющую своего мироощущения, своего «Я» (ибо добродетелен не тот, кто поступает хорошо, а тот, кто не может поступить плохо), а полагать их исключительно внешними регулятивами своей жизни. К примеру, проповедь Христа, его призыв к смирению в отличие от ветхозаветных принципов – это призыв к любви и прощению, но не к страху: если я прощу другого, потому что боюсь «божьей кары», а не потому, что действительно «оставляю ему долги его», то прощение будет неискренним и неполным. Однако какое все это имеет отношение к игре?
Игра способна победить страх
Игра способна победить страх , уводя человека из мира повседневной реальности, ее забот и тревог, она создает условия для его освобождения. Игра освобождает, как освобождает творчество. Поэтому игровая свобода, это в какой-то мере – свобода «от»: как астронавт в космосе свободен от земного притяжения, так и человек в игре свободен от повседневности, от жизненных страхов и детерминант. Перенесение этой свободы в жизненное пространство и есть свидетельство игроизации.
Степень игроизации культуры может быть «измерена » наличным количеством притворства. Чем больше регулятивных механизмов окрашено в цвета притворства, чем весомее морально санкционируемая его норма в той или иной культуре, тем выше степень ее игроизации, тем меньше в ней места сакральным феноменам. Однако полное отрицание существования подобных феноменов и высших принципов морали может означать только то, что игра беспредельна.
Нигилизм – отсутствие переживания высших ценностей
Ф. Ницше, подметив внутреннюю противоречивость самих высших ценностей и высших моральных принципов, господствующих в европейской культуре, приходит к их полному отрицанию. И. Кант, осознав и доказав несостоятельность рациональных доказательств бытия Бога, пришел к выводу о гносеологической несостоятельности, но моральной необходимости идеи Бога [5], которая, по его мнению, может противостоять моральному деструктивизму. Два опыта осознания противоречия морали, два способа выхода из этого противоречия свидетельствуют только о том, что поиск объективных и абсолютных критериев «добра» и «зла» – морали и аморальности – заводит в тупик, выход из которого можно найти только на пути привнесения субъективизма, что собственно и делает И. Кант. Поэтому высшими ценностями можно считать то, что осознается, переживается субъектом как сакральный акт, как переживается любовь, страх смерти; а нигилизм есть отсутствие переживания высших ценностей.
«Играй, да не заигрывайся»
Отсутствие моральных границ – это позиция вседозволенности, позиция нигилизма, а можно сказать и игрового отношения к морали, таящего в себе полное разрушение системы ее норм и принципов, регулирующей не только и не столько поведение людей, сколько их мировосприятие и мироощущение. Такая позиция – это уничтожение в мире экзистенции феноменов, онтологически не допускающих в себя игру и противостоящих ей, к которым следует отнести все, что приобретает сакральный смысл. Тотальная игроизация жизни грозит самому существованию человечества, его выживанию, его стабильности, потому крайне важно всегда помнить народную мудрость «Играй, да не заигрывайся», которая наиболее верно отражает соотношение игры и игроизации в поле субъективного выбора.
- Ретюнских Л.Т. Этика игры. М., 1998; Ретюнских Л.Т. Философия игры. М., 2000; и др.
- Гуревич П.С. Гуманизм как проблема и как ересь // Свободная мысль. 1995. № 5. С. 56.
- Цит. по: Еремеев В.Я. Чертеж антропокосмоса. М., 1993. С. 43.
- Там же. С. 1.
- Кант И. Пролегомены ко всякой будущей метафизике, могущей появиться как наука. Основы метафизики нравственности. Критика практического разума // Кант И. Сочинения: В 6 т. Т. 4. Ч. 1. М ., 1965.
«Развитие личности» // Для профессионалов науки и практики. Для тех, кто готов взять на себя ответственность за воспитание и развитие личности