 |  |
Авторизация
| Главная / Статьи / Archive issues / Развитие личности №3 / 2005 / О смертной казни |
Личность в экстремальных условиях
Стр. «105—120»
О смертной казни
Принципиальные противники смертной казни часто обращаются к эмоциональному аргументу. Действительно, в ситуации, когда все рациональные аргументы, по-видимости, переговорены, а новых и не слышно, это может показаться последней надеждой…
Редкое свидетельство о процедуре смертной казни
Вот как убивали в Советском Союзе. Рассказывает бывший начальник учреждения УА-38/1 УИТУ МВД АзССР Халид Махмудович Юнусов * :
«Делалось это так и до меня, и мне тоже, как говорится, по наследству передали. Происходило все ночью, после двенадцати часов. Обязательно должны были присутствовать начальник тюрьмы, прокурор по надзору <…>, врач – начальник медицинской экспертизы, который констатировал факт смерти, и представитель информационного центра, занимавшегося учетом. <…> У меня за три года работы было человек тридцать пять. И ни одного квартала, чтобы никого <…> Забирая осужденного на исполнение приговора, мы не объявляли ему, куда ведем. Говорили лишь, что его прошение о помиловании указом президиума Верховного совета отклонено. <…> Какой бы внутренней силы человек ни был, в тот момент ему не говорили, куда ведут. Обычно: «Иди в кабинет». Но они понимали, зачем. Начинали кричать <…> «Кабинет» небольшой, примерно три метра. Весь закрыт наглухо, только маленькая форточка. <…> Люди реагировали в тот момент по-разному. Бесхарактерные, безвольные сразу же падали. Нередко умирали до исполнения приговора от разрыва сердца. Были и такие, которые сопротивлялись – приходилось сбивать с ног, скручивать руки, наручники одевать. Выстрел осуществлялся револьвером системы «Наган» почти в упор в левую затылочную часть головы в области левого уха, так как там расположены жизненно важные органы. Человек сразу же отключается. <…> Надо стрелять, чтобы он сразу умер…» [1].
Для многих важен эмоциональный аргумент
Не правда ли, «процедура» смертной казни вблизи выглядит «несколько иначе», чем в абстрактном размышлении и даже в пылу гнева отмщения? Недаром и Альбер Камю свои «Размышления о гильотине» начинает с рассказа о присутствии отца (сторонника этого возмездия) на смертной казни гнусного преступника и о его физиологическом шоке от увиденного, и Мишель Фуко начинает свою книгу «Надзирать и наказывать» с описания сцены кровавой и варварской казни Дамьена… Вот и я попыталась, следуя не худшему примеру, начать с возможного эмоционального воздействия.
Впрочем, узаконенные казни в «цивилизованных» странах сегодня не носят широкого публичного характера, как еще в не столь отдаленные времена, описываемые М. Фуко и А. Камю. Согласно вышеприведенному свидетельству палача советского времени, на казнях присутствовало лишь несколько официальных лиц. А вот, например, в Соединенных Штатах допускаются немногие «посторонние» – они вполне комфортно размещаются в креслах специального зала с односторонне прозрачной перегородкой с камерой, где приводится в исполнение приговор. Умерщвляют здесь в стерильных условиях, инъекцией… Правда, при этом кое-где еще осталось и сожжение, и побивание камнями; на нашем телеэкране иногда мелькают быстрые кадры приведения в исполнение смертной казни в Китае: длинные ряды стоящих на коленях людей, которых убивает шеренга солдат выстрелом в затылок.
Как мне кажется, человеческая впечатлительность (А. Камю, например, надеялся на человеческое воображение, способное дорисовать внутренние муки казнимого) не последняя «естественная» гарантия, что со смертной казнью общество рано или поздно расстанется. Что если именно она (если угодно, человеческая сентиментальность), в конечном итоге, лежит в основе некоего трудно доказуемого индивидуального нравственного чувства, противящегося согласию человека со смертной казнью… Мой эмоциональный аргумент сродни вере Ханны Арендт в изначальное природное человеческое сочувствие, животную жалость в отношении к себе подобным.
Современная аргументация. Артур Кестлер и Альбер Камю
А. Кестлер и А. Камю – решительные противники смертной казни
Голоса А. Кестлера и А. Камю [2] мне также хотелось бы, подкрепив тем самым свой слабый голос, включить сегодня в дискуссии о смертной казни. Тем более, что эти два человека несомненно способствовали отказу от смертной казни – прежде всего в Европе.
«Размышления о виселице» А. Кестлера
Свои «Размышления о виселице» А. Кестлер написал в 1955 году. В 1937-м, во времена франкистского режима, он сам находился в тюрьме под угрозой смертного приговора; в 1955-м ему удалось инициировать в Англии национальную кампанию за отмену смертной казни; в 1957-м, когда книга А. Кестлера (под одной обложкой с «Размышлениями о гильотине» Альбера Камю) вышла отдельным изданием во Франции, он уже мог написать издателю: «В Англии битва выиграна ». (В 1964 году здесь последний раз был приведен в исполнение смертный приговор; в 1973-м – смертная казнь была отменена за преступления общей юрисдикции; наконец, в 1998 году произошла полная законодательная отмена смертной казни.)
Для Артура Кестлера смертная казнь – личный враг. Вот его собственное признание: «Пока смертная казнь не будет отменена, внутренний покой останется для меня навеки недостижимым» [3]. Поэтому вся его аргументация, естественно, «предвзята». А. Кестлер убежден, что «эшафот – не просто инструмент гибели; это самый древний и отвратительный символ одной из склонностей рода человеческого, ведущей его к моральному краху» [4]. Он не щадит нас, описывая в своей книге отвратительные «технические» подробности публичных казней, полагая, что «необходимо точно знать, о чем идет речь» [5].
Что лежит в основе концепции уголовной ответственности?
Но самое для меня главное, что, с моей точки зрения, А. Кестлеру действительно удалось «вытащить» наиболее глубинный и значимый момент практически любой серьезной современной дискуссии о смертной казни. Фактически, он приходит к простому и одновременно чреватому огромными сложностями выводу, что в основе концепции «уголовной ответственности» лежит нереалистичное представление об «идеальном человеке». Вменение ответственности строится на постулате тотальной разумности и презумпции абсолютного самоконтроля индивида. Но ведь в случаях, как говорим сегодня, девиантного поведения, мы вряд ли имеем дело с «субъектом как таковым», – мы имеем дело с конкретными людьми, существами телесными и не лишенными страстей… Между тем именно смертник испытывает на себе всю тяжесть последствий красивой утопии ответственности индивида…
Однако А. Кестлер понимает, что отмена смертной казни на основании отказа признать человека существом тотально ответственным – для любой системы права – может оказаться настоящим Троянским конем… (Кстати, на два десятилетия позже М. Фуко, размышляя об отмене смертной казни, говорит о том же: если продумывать эту логику отказа до конца, то под вопросом окажется само право наказывать.) Но А. Кестлер находит мягкий выход из этой ситуации: закон, стоящий на страже правовой утопии, должен всякий раз быть человечно скорректирован теми, кто принимает конкретное решение. Унификация – смерти подобна…
Главный аргумент А. Камю – воображение
Когда Альбер Камю писал свое знаменитое эссе «Размышления о гильотине», он уже прочитал книгу А. Кестлера. Кроме того, к этому времени он прошел нелегкий путь обретения личной позиции – против смертной казни. Он понял, что смертная казнь – то, что вынести человеку невозможно. И «виной» тому – человеческое воображение. А. Камю не раз говорил, что способен слишком хорошо представить себе муки приговоренного… А если этого воображения кому-то недостает – он был готов «посодействовать».
А. Камю щедро приводит описания, связанные с казнью, – еще более беспощадные и подробные, чем А. Кестлер. Ему кажется, что сначала, до всякого «разговора », надо пробудить в читателе естественное чувство отвращения к убийству себе подобного… Вот, например, он цитирует наблюдение медиков за телами казненных гильотиной: «…подобные зрелища тягостны и отвратительны. Кровь пульсирующими толчками изливается из перерезанных сонных артерий, а потом свертывается. Мышцы судорожно сокращаются, и эти перебои вызывают своеобразные проявления: кишечник урчит, сердце производит последние хаотичные, отчаянные сокращения. Иногда рот кривится в ужасной гримасе. Действительно, глаза у отрубленной головы неподвижны, слепы и безмятежны, зрачки их расширены; к счастью, они не смотрят, и если не наступает трупное помутнение, они не движутся; они прозрачны, как у живого, но неподвижны, как у мертвого. Эти явления могут продолжаться минутами, а у физически крепких субъектов даже часами: смерть не наступает мгновенно <…> Таким образом, каждое отдельное проявление жизни продолжается и после обезглавливания. <…> остается лишь одно впечатление: эксперимент этот ужасен, это убийственная вивисекция с последующим преждевременным захоронением» [6].
Безжалостные детали, все рассматривается с близкой, «животной» дистанции… Разве сама эта картина не противоестественна человеку?
Другие аргументы А. Камю
А еще А. Камю приводит, один за другим, аргументы: двойной стандарт, лицемерие государства, оставляющего за собой право убивать. (Ведь основной риторической фигурой, оправдывающей обычай наказывать смертью, является аргумент о «внушении страха будущим преступникам». В несостоятельности этого аргумента нас убеждал еще Чезаре Беккариа [7].) Государственные чиновники стыдливо прячут казнь, газеты говорят о ней вполголоса. («Каким образом может быть показательным убийство, совершаемое во дворе тюрьмы?» [8]) Да и может ли само зрелище казни, не говоря уже о простом «знании о ней», остановить преступника? Того, которого сама судьба ведет по путям зла, да и того, кто совершает зловещее преступление в бреду страстей и безумия (разве страх смерти может победить человеческие страсти?)… «…смертная казнь за убийство применялась веками, но племя Каина все же не исчезло» [9].
И еще вполне беккариевский аргумент: «Окрестности эшафота чужды благородства…». Разве можно по сей день, без специального напряжения зрения, в кровавом и варварском обычае видеть проявление «высшей справедливости», а в палаче – «божественную силу»? Разве зрелище казни не вызывает к жизни самые низменные эмоции и страсти (способствуя, тем самым, росту, а не укрощению преступности)?
И еще, кажется, неопровержимый аргумент: кто из смертных может вынести окончательный вердикт о «неисправимости» преступника в этой жизни? Ведь религиозные представления, согласно которым умерщвление греховного тела может даже пойти на пользу бессмертной душе, – уже принадлежат истории… Да и живем мы в то время, когда преступления самих государств многократно превышают пределы способностей и возможностей индивидуальных преступников…
И снова о страданиях жертвы. Нам, смертным людям, нельзя забыть и о безмерном страдании приговоренного к смерти преступника: «Когда официальные юристы говорят о предании смерти без страданий, они не знают того, о чем говорят, и, что особенно важно, они лишены воображения. Опустошающий и унизительный страх, которому месяцами и годами подвергается осужденный и которому не подвергалась жертва, является более страшным наказанием, чем смерть» [10]. А. Камю устрашает сама «машинность» жизни после приговора, превращение человека в покорную вещь… Греки с их цикутой были гуманнее.
Отмена смертной казни во Франции
Все представленное в книге «Размышления о гильотине » если и не поколебало сторонников смертной казни, то заставило самого «впечатлительного» А. Камю согласиться на временные компромиссы: для благопристойности можно хотя бы давать приговоренному шприц со смертельной жидкостью, оставляя за ним право самому сделать себе безболезненный укол и перейти от сна к смерти… Это пессимистический компромисс. Альбер Камю не надеялся при своей жизни увидеть плоды собственной борьбы за отмену смертной казни.
Еще в июне 1959 года (за несколько месяцев до смерти) А. Камю уверен, что его «тяжба об одном из фактов цивилизации» может продлиться необозримо долгие годы. Однако последняя смертная казнь состоялась во Франции в 1977 году. А ее отмена произошла невзирая на широкую общественную поддержку этого института. В 1981 году известнейший адвокат Робер Бадинтер, став министром юстиции после победы на выборах Франсуа Миттерана, добивается законодательной отмены смертной казни. Сегодня во Франции 50% населения выступают за возвращение смертной казни и, соответственно, 50% против этого.
Нам предстоит многолетняя исследовательская и просветительская работа
От виселицы и гильотины к электрическому стулу, выстрелу в затылок или в сердце, наконец, к безболезненной инъекции… Учитывая реалии сегодняшнего дня, трудно предположить, что тексты А. Кестлера и А. Камю могут оказать заметное влияние на умонастроение общества и законодателей (что уж говорить об исполнителях) в нынешней России, склоняющихся к возвращению смертной казни в арсенал российского уголовного права. Для перемен в этом отношении нам предстоит, похоже, многолетняя, прежде всего исследовательская и просветительская работа.
Мишель Фуко и его размышления о судебной процедуре
Важность теоретического опыта М. Фуко
Теоретический опыт М. Фуко, как мне кажется, может помочь еще более глубоко подойти к проблеме смертной казни.
Сам М. Фуко шел к размышлениям над проблемами наказания постепенно. Переход к этой теме сложился вполне органически, поскольку в центре внимания философа оказались так называемые дисциплинарные общественные практики. В 1971 году он стал одним из организаторов «Информационной группы по тюрьмам ». Это объединение ставило своей задачей информирование общества о реальном положении в тюрьмах, об ужасных условиях содержания, о нарушении элементарных прав заключенных… Интеллектуальная фобия власти нашла здесь у Фуко свой выход в воле к социальному действию. Этот его период общественной активности не был продолжительным, но он стимулировал размышления о системе уголовных наказаний, о распределении дозволенного и недозволенного, законного и незаконного в обществе. Теперь его интересует вопрос: через какую систему исключения, кого отторгая, какие различия проводя, посредством какой игры отрицания и отторжения общество начинает функционировать? В итоге в 1976 году появилась книга «Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы» [11].
Но для нашей темы еще более интересна лаборатория мысли, открытая благодаря недавней публикации его лекций ** [12]. В первых лекциях этого курса (1974/1975 уч. г.) М. Фуко подробно анализирует институт психиатри ческой экспертизы в уголовной практике и приходит к выводу, что она устанавливает своеобразное подобие преступника своему преступлению, иными словами, такая экспертиза утверждает, что индивид был подобен своему «ненормальному» поступку до его совершения.
Модель психиатрической экспертизы оказывается определяющей
Как же движется в своем размышлении М. Фуко? Он представляет аудитории несколько пространных психиатрических отчетов из уголовной практики Франции 1950-х годов, поясняя при этом, что в процедуре правосудия они претендуют на роль научного дискурса, или дискурса истины. (Сделаем свой акцент: ведь в деле вынесения приговора, тем более такого, как смертная казнь, надо иметь твердую почву.) На самом деле психиатрическая экспертиза осуществляет некоторые остающиеся скрытыми функции: прежде всего, она позволяет удвоить квалифицируемое законом правонарушение целым рядом других, отличающихся от правонарушений, вещей (манеры поведения, образ жизни – в дискурсе психиатра-эксперта предстают в «юридическом» обличии «причины», «мотива», «источника» преступления; например, эксперт говорит о «психологической незрелости», или о «слабо структурированной личности» и т.д.), тем самым позволяя совершить переход от проступка к поведению, от преступления к образу жизни. Иными словами, «психиатрическая экспертиза позволяет сформировать этико-психологический дубликат преступления» [13], порождает своеобразного двойника преступления в виде несоответствия определенному числу физиологических, психологических, моральных и т.п. общественных правил. Итак, получаем, что убийство индивид совершает потому, что его тянет убивать…
В судебных разбирательствах по наиболее тяжким преступлениям в сегодняшней России психиатрическая экспертиза не является нормативно обязательной, хотя чаще всего проводится, в том числе и по настоянию защиты. Однако логика процедуры, описываемой М. Фуко под именем «судебно-психиатрическая экспертиза», предполагается уже в самом ходе судебного разбирательства, она присутствует в головах участников процесса.
«Преступник» как искусственный персонаж
В современном дискурсе судебной процедуры с необходимостью возникает некий особый персонаж: человек, который не может приспособиться к миру, сеющий раздор, совершающий ужасные поступки, в конце концов, опасный для общества… Не о том ли самом (заходя только, так сказать, с другого конца) говорил нам А. Кестлер, когда пытался размышлять об идеальной модели человека, наделяемого полной ответственностью?.. Не оказывается ли на скамье подсудимых прежде всего сконструированная в судебном процессе модель преступника?
Сама фигура «преступника», которую, в том числе с помощью психиатрической экспертизы, формирует судебная процедура, необходима нам для оправдания налагаемого наказания, в том числе и самого жестокого. От жестокого преступника – один шаг до монстра. А монстров надо убивать… Мы решаем убивать их в том числе и потому, что просто не знаем, что с ними делать, как их приручать.
Анализ М. Фуко прямо выводит нас на сложнейшую проблему, являющуюся пограничной, а потому, возможно, наиболее продуктивной для размышления о наказании: на проблему «ненормальности» и способов реагирования на нее общества.
От философии и морали – к социологии наказания
Приметы отечественной дискуссии о смертной казни
Если же иметь в виду нынешнюю вялотекущую отечественную «дискуссию», то можно заметить, что никакой «теоретический опыт», давнего и недавнего прошлого, спорящих в общем-то не волнует. У нас в сегодняшних дискуссиях о смертной казни слишком час- то доминируют откровенные эмоции возмездия («А вот посмотрим, что скажете вы, когда потеряете близкого человека…»), в лучшем случае довлеют моральные аргументы, впрочем, случаются апелляции к какой-нибудь (обычно анонимной) «статистике» (о практической бесполезности смертной казни для общества, поскольку она не уменьшает число преступлений), наконец, иногда приводится аргумент о возможности непоправимой юридической ошибки… (Последний аргумент способен, похоже, еще как-то воздействовать на общество, мыслящее в категориях права, например, на американское общество. В последние годы в США именно этот аргумент заставил некоторые штаты ввести мораторий на применение смертной казни, – впредь до точного выяснения, сколь в действительности часты подобные ошибки и как можно их избежать *** .)
Некоторая статистика
Итак, для начала просто некоторые сведения.
За последние годы число стран-аболиционистов (установивших законодательный запрет на применение смертной казни в качестве наказания) весьма значительно выросло. При этом наиболее полно эту «общественную утопию» удалось реализовать Западной Европе. Именно здесь наиболее заметна сегодня эволюция международного гуманитарного права: в мае 2003 года был открыт к подписанию Протокол № 13 к Европейской Конвенции прав человека. Этим протоколом вводится запрет на применение смертной казни даже во время войны. (Ранее, согласно статье 15 Конвенции прав человека, государства в случае войны или иной чрезвычайной ситуации, ставящей под угрозу существование нации, могли отступать от соблюдения положений Конвенции и применять в качестве наказания смертную казнь.)
Есть некая тенденция в отношении к смертной казни
Небольшое отступление в историю. В начале ХХ века 11 европейских стран (Португалия, Италия, Голландия, Румыния, Швеция, Финляндия, Норвегия, Дания, Австрия, Пруссия и Швейцария) отказались от практики смертной казни в мирное время. К 1962 году в Западной Европе только в Соединенном Королевстве, Франции, Греции, Ирландии, Испании еще применяли (редко) эту меру наказания. Но вот уже более 20 лет назад эти страны стали аболиционистскими.
За последние четыре десятилетия общее число стран, отказавшихся от смертной казни, утроилось. К сегодняшнему времени более половины стран мира либо отказались от смертной казни, либо не применяют ее на практике. При этом 79 стран – аболиционисты, 15 – не применяют смертную казнь в случаях обычных преступлений, 23 страны – не применяют эту меру наказания на практике. Последние 15 лет отмечено распространение аболиционистского движения на страны Африки, в меньшей степени оно затрагивает азиатские страны. Однако к концу тысячелетия лишь в 55 странах (после 1994 года) применялась смертная казнь. Помимо США, Кубы, Гайяны и некоторых островных государств Карибского бассейна, это страны Ближнего Востока, Азии и Африки (лидеры – Китай, Иран, Демократическая Республика Конго, Саудовская Аравия, Туркменистан, США). Согласно данным Международной Амнистии, в 2003 году в 21-й стране мира было приведено в исполнение 1146 смертных приговоров; 2756 человек приговорены к смерти в 63-х странах. Из исполненных казней 84% приходятся на долю Китая, Ирана, Соединенных Штатов Америки и Вьетнама. В Китае казнено 726 человек, 108 человек – в Иране, 65 – в США… Умерщвлено двое несовершеннолетних… На пространстве бывшего Советского Союза в 2003 году казнили в Беларуси, Казахстане, Узбекистане. Это цифры официальные, возможно, несколько более «радостные», чем реальная картина… Однако многие западные эксперты говорят сегодня о том, что исторический процесс распространения запрета на смертную казнь на все новые страны приостановился и в ближайшее время не предвидится его «размораживание ». Не предвидится и изменение законодательных позиций «сверхдержав» – США, Китая, России.
Пессимистические перспективы России?
В России запрет на смертную казнь не носит законодательного характера. Действующий с 1996 года мораторий, который Россия объявила в связи с принятием ее в Совет Европы, подвергается постоянной атаке наших политиков (один из последних прецедентов – кампания за смертную казнь, развернутая деканом социологического факультета МГУ В. Добреньковым, сумевшим привлечь в свои сторонники многие известные имена [15]). Да и более 60% населения (об этом свидетельствуют социологические опросы) приветствовало бы возвращение к смертным казням… Так что пессимизм российских противников наказания смертью, по- жалуй, не менее оправдан, чем пессимизм А. Камю. Впрочем, в этом деле никогда нельзя сдаваться… Как мне представляется, в сегодняшних условиях в России общественное обсуждение вопроса о смертной казни (в структурах законодательной власти, в среде специалистов от права, правозащитников, в СМИ, даже на телевидении в маловразумительном формате «ток-шоу») зашло как-то в тупик.
«За» и «против» – аргументы устарели и потеряли убедительность
В этих дискуссиях мы слышим одни и те же аргументы (и «за», и «против»), – повторяясь, они, фактически, уже теряют всякую свою «убедительность». Да и сами (не столь многочисленные) дискуссии ведутся на весьма абстрактном уровне отрывочного знания с привлечением моральных сентенций. Это имеет свое объяснение, в числе причин – пещерное состояние отечественной науки о наказании. Наша «криминология» (а о пенологии у нас вообще еще не говорят) весьма (за редким исключением [16]) консервативна и «проспала » приблизительно век. Почти все это время (исключая теоретически плодотворные конец XIX – начало XX века, когда в России начало развиваться «тюрьмоведение ») наука о наказании, фактически, была в нашей стране по букве и по духу – ведомственной, обслуживающей карательную систему. Между тем накопленное число (и многообразие) западных исследований наказания сегодня таково, что просто не представляется возможным освоение этого массива опыта. И все же нам надо спешно включаться в цивилизованный, в том числе теоретический процесс, непременно предполагающий сегодня акцент не только на философии и морали, но и, прежде всего, на социологии наказания **** .
Сегодня нужны масштабные, междисциплинарные исследования
Кроме привычной советской «статистики» (которую еще как-то можно получить у соответствующих властных структур), сегодня нужны масштабные, в том числе междисциплинарные, независимые эмпирические социологические исследования; насущно необходим перевод и публикация лучших западных исследований последних 50-ти лет; необходимо готовить на стадии вузовского образования специалистов по социологии наказания… Наконец, надо, чтобы выходило много книг отечественных исследователей и публицистов, размышляющих, в современном интернациональном контексте, о проблемах наказания в обществе.
Но даже если пофантазировать, что подобная «программа минимум» будет в ближайшие десятилетия реализована и появятся хотя бы те группы современно мыслящих экспертов, которые поднимут планку общественного обсуждения (в том числе темы смертной казни), – нашему обществу, видимо, еще далеко до осмысленного принятия решений в этой сфере…
Что можно сделать…
Сегодня же, с моей точки зрения, было бы правильным заморозить на неопределенное время решение о возвращении в нашей стране к смертным казням. И наращивать социальное знание об институте смертной казни. Не только теоретическое. В частности (я уверена в этом), надо сделать максимально открытой для общества информацию о смертниках (сегодня это пожизненно осужденные). Хотя бы по примеру тех же Соединенных Штатов. (Несмотря на то, что это, похоже, не очень помогает им в деле отказа от смертной казни.) Общество должно смотреть на проблему прямо, учитывая все ее сложности, но все же – через призму судеб конкретных людей. Ведь решать судьбу конкретного человека всегда сложнее, чем судьбу абстрактного «преступника». Так вот пусть для начала будет хотя бы эта «сложность», а не абстрактные рассуждения и нравственные догмы… Чтобы (по выражению Д. Гранина) «не расчеловечиться». И дело здесь не только в пресловутой «человечности», но и в использовании потенциальной способности человека мыслить, если угодно, усложнять ситуацию прежде, чем действовать и принимать простые необратимые решения.
Внимание общества к проблеме смертной казни
В упомянутых мною Соединенных Штатах активно действует множество неправительственных организаций, берущих на себя защиту того или иного человека, попавшего в «смертный коридор». При этом обнародуются как мнения защитников, знавших ожидающего смерти заключенного совсем другим и в другом качестве (мнения родных, друзей), так и мнения родных жертвы (кстати, случаи отказа от огосударствленной мести со стороны близких родственников жертвы не столь редки) и тех, кто жаждет этого наказания… Эти постоянные дискуссии поддерживают внимание общества к проблеме смертной казни, заставляя многих вновь и вновь искать личные аргументы «за» или «против».
В конечном итоге решение «за» или «против» смертной казни, касающееся жизни и смерти человека, должно быть максимально личным, персональным и ответственным…
Пространный эпилог
Аргументы против смертной казни
Моя, если угодно, личная утопия неприменения смертной казни строится на нескольких, очевидных для меня, аргументах. Я попытаюсь коротко сформулировать главные из них.
Такое преступление, как лишение человека жизни (а я рассматриваю только этот, претендующий на наибольшую обоснованность, «повод» назначить смертную казнь, – но никак, скажем, не случаи «государственной измены» или, например, масштабного экономического преступления), с моей точки зрения, несоизмеримо вообще ни с какой мерой наказания. Несомненно, убийство (или варварское насилие) – это действие, которым субъект ставит себя вне человеческого сообщества. Однако это не означает, что сообщество должно отплатить ему «той же монетой». А если это происходит, то серия убийств себе подобных продолжается бесконечно. Для остановки этого каннибальского механизма человеку (обществу) дана надежда, что и существо, нарушившее главный закон человеческого сообщества, всегда имеет шанс покаяния и возврата. А если нет – тогда тюремная изоляция (коль скоро не осталось необитаемых островов).
Радикальное мнение криминолога Нильса Кристи
В одной из своих работ замечательный норвежский криминолог Нильс Кристи позволил себе размышление, не понравившееся многим: «После Второй мировой войны, недалеко от лагеря смерти в Биркенау, была воздвигнута виселица. Здесь вздернули коменданта лагеря. Вот этого я никогда не мог понять. Одна жизнь – и полтора миллиона жизней! Одна сломанная шея – и горы задушенных, умерших от голода или просто убитых в том лагере. Для меня эта казнь на виселице стала знаком унижения полутора миллионов жертв. Ценность жизней каждого из них оказалась лишь полуторамиллионной долей ценности жизни коменданта.
Ну а что еще можно было сделать? У меня нет иного ответа, кроме того, что, может быть, надо было устроить над ним процесс. День за днем выжившие заключенные рассказывали бы о том, что там происходило. Все жертвы смогли бы выразить свое отчаяние, гнев и жажду мщения. И комендант также высказал бы свое видение событий, свои соображения перед лицом жертв и судей. Ну а судья, если бы он был свободным судьей, а не просто палачом, нанятым победителями, какое бы решение он принял в итоге?
Один из возможных вариантов – и я бы предпочел именно его: судья говорит этому коменданту лагеря: вы несомненно все это совершили. Вы руководили умерщвлением более миллиона людей. Вы виновны. Ваши деяния настолько аморальны, что превосходят все мыслимые преступления. Мы все это слышали. И пусть весь цивилизованный мир узнает о тех ужасных делах, которые вы совершили в этом ужасном месте. Больше сказать и сделать нечего. Идите с позором...» ***** Если всерьез, то какая разница – циничное убийство многих или, скажем, одного человека? Логика здесь может быть той же: разве ценность жизни убитого равна ценности жизни убийцы? Разве это «равноценный размен»? Да и могут ли вообще быть «равноценными » две разные жизни?
И снова мои аргументы
Следующий мой аргумент. Мне действительно представляется, что убийство человека человеком (ставшее сегодня столь обыденным) представляет собой настоящую загадку для исследователя, а не предмет автоматической «симметричной» реакции власти. Давая государству молчаливую санкцию на убийство убийцы, позволяя себе самое простое из возможных решений, – мы откладываем возможное понимание. А ведь недавнюю историю сознательного, планомерного, технически продуманного уничтожения миллионов в концентрационных лагерях – эту многократно усиленную проблему убийства себе подобного – мы лишь начали продумывать (Т.В. Адорно, Х. Арендт, М. Хайдеггер последних лет, Ц. Тодоров, С. Мильграм, И. Кертес… – первые пришедшие на ум имена)…
Обстоятельства, которые нельзя сбросить со счетов
Есть еще по крайней мере два обстоятельства, которые я не могу сбросить со счетов, думая о смертной казни. Первое. Огромное большинство тяжких преступлений, связанных с нанесением телесного вреда и убийством человека, совершаются у нас людьми из «низших» социальных слоев. И если на личностном уровне – это само по себе не повод для снисхождения, то общество в лице представительной власти не может над этим социологическим фактом не задуматься. Первопричины многих, в том числе и жестоких, убийств можно и нужно искать в том, что я бы назвала «недостатком социальных ресурсов» (когда те или иные значительные социальные группы не имеют необходимого доступа к экономическим (понятно), правовым (не знают законов, не имеют собственного адвоката, а назначенный «спит» на процессе), социальным (в том числе затруднено движение по социальной лестнице), культурным ресурсам общества, в котором живут). Недавно, работая в качестве редактора над книгой Л. Альперн «Сон и явь женской тюрьмы» ****** , в которой половину объема занимают анкеты осужденных женщин и девочек-подростков, я обратила внимание на описания «факта и места события» (убийства). Парадокс в том, что состояние «убийц» нельзя (судя по этим достаточно бесхитростным свидетельствам) назвать осознанным, как нельзя счесть и полностью аффективным, бессознательным. Здесь скорее какая-то «культурная невменяемость» – неспособность контролировать очень простые ситуации и действия, как будто участников этих кровавых сцен никто не научил необходимым для жизни в социуме образцам, шаблонам поведения… Обделил культурным инвентарем…
Нельзя списывать в расход своих сограждан
И второе обстоятельство – это, по моим меркам, в целом несправедливо устроенное современное российское государство и остающаяся карательной российская судебная система, которым трудно доверить человеческую жизнь... Нельзя списывать «в расход» своих сограждан, тем более, когда у общества в целом нет доверия к государственной системе разрешения гражданских и уголовных конфликтов.
Этот последний мой «аргумент», пожалуй, сродни тому пессимистическому компромиссу Альберу Камю… Но если большинство наших теоретиков наказания не доросли до серьезности Мишеля Фуко, а о практиках нечего и говорить, если наша социальная жизнь столь часто нарушает простые каноны справедливости и человечности, давайте хотя бы повременим со смертными казнями.
* В Азербайджане смертные казни продолжались до 1993 года. О знаменитом «пятом блоке» написана документально-публицистическая книга Э. Зейналова «Отсюда не выходят». Ее фрагменты опубликованы на сайте http://tyurem. net/. Сама книга ждет своего издателя.
**Эти лекции приходятся как раз на период написания «Надзирать и наказывать».
*** Об этом, в частности: «За последние 20 лет более чем 100 человек в 24 штатах США были освобождены, благодаря новым доказательствам, подтверждающим их невиновность. Это примерно каждый из семи казненных. <…> «Наша судебная система разрушена. До тех пор, пока я не буду уверен, что ни один невиновный, будь то мужчина или женщина, не пострадает от несправедливого суда, никто не подвергнется этому наказанию», – заявил губернатор штата Иллинойс после всех этих случаев и в январе 2000 года ввел мораторий на исполнение смертной казни в штате» [14].
**** Недавно вышли работы отечественных исследователей, предлагающих новое осмысление института наказания [17].
***** См.: http://www.index.org.ru/journal/18/18-kristie.html. Здесь и во всех работах Нильса Кристи последний аргумент – надежда на новый тип общественного правосудия, «восстановительное правосудие». В последние годы у нас вышли по крайней мере две фундаментальные книги, описывающие эту надежду (но и уже реальную социальную технологию, ростки которой есть и в России в лице общественного «Центра судебно- правовой реформы») [18].
****** Эта книга – первое в нашей стране независимое и глубокое исследование женской тюрьмы с феминистических позиций.
- http://www.index.org.ru/ostrova/rafail.html.
- Кестлер А., Камю А. Размышления о смертной казни. Введение и очерк «Смертная казнь во Франции » Жана Блок-Мишеля / Пер. с фр. М., 2003.
- Там же. С. 31.
- Там же. С. 32–33.
- Там же. С. 43.
- Там же. С. 146.
- Беккариа Ч. (1738–1794) – итальянский просветитель, оказал серьезное влияние на развитие уголовного законодательства и политическую мысль Европы. Главное произведение «О преступлениях и наказаниях » (1764).
- Кестлер А., Камю А. Размышления о смертной казни. С. 144.
- Там же. С. 156.
- Там же. С. 163.
- Фуко М. Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы. М., 1999.
- Фуко М. Ненормальные: Курс лекций, прочитанных в Коллеж де Франс в 1974/1975 учебном году. СПб., 2004.
- Там же. С. 38.
- Сергеева В. Мир на пути к отмене смертной казни // Неволя. 2004. №2. С. 142.
- Бикбов А. Личное дело декана? // Неволя. 2004. №2. С. 151–158.
- Гилинский Я. Криминология. Теория, история, эмпирическая база, социальный контроль. СПб., 2002.
- Олейник А. Тюремная субкультура. М, 2001; Альперн Л. Сон и явь женской тюрьмы. СПб., 2004; Ефимова Е. Современная тюрьма. М.,2004.
- Ховард З. Восстановительное правосудие: новый взгляд на преступление и наказание. 2-е изд. М., 2002; Брейтуэйт Дж. Преступление, стыд и воссоединение. М., 2002.
«Развитие личности» // Для профессионалов науки и практики. Для тех, кто готов взять на себя ответственность за воспитание и развитие личности